Титан. Жизнь Джона Рокфеллера - Рон Черноу

В последний день 1855 года Хьюитт выдал Рокфеллеру пятьдесят долларов за три месяца работы или немногим более пятидесяти центов в день. Он объявил, что с этого дня помощник бухгалтера будет получать двадцать пять долларов в месяц или триста долларов в год. Странным образом Рокфеллер испытал чувство вины: «Я чувствовал себя преступником»44. Опять же возникает подозрение, что все-таки внутренне он ликовал, но боялся, из религиозных моральных соображений, собственной жадности. Рокфеллер понимал, что копить деньги это одно, а откровенно желать их – совсем другое.

* * *

Во многих отношениях Джон Д. Рокфеллер являлся примером предприимчивого молодого бизнесмена своей эпохи. Бережливый, пунктуальный, деятельный, горячий приверженец доктрины успеха. Он мог бы стать героем любой из ста девятнадцати воодушевляющих брошюр, вскоре написанных Горацио Элджером-младшим – его книги носили звучные названия: «Стремись и добивайся», «Везение и смелость», «Храбрый и дерзкий» и «Обречен возвыситься». Последнее название, кстати, перекликалось с восторженным гордым заявлением Рокфеллера более старшему предпринимателю: «Я обречен быть богатым – обречен быть богатым – ОБРЕЧЕН БЫТЬ БОГАТЫМ!» Как рассказывали, он усилил этот рефрен несколькими быстрыми выразительными ударами по колену собеседника45. Не так много вопросов, по которым Джон Д. так открыто выражал свои чувства.

Рокфеллер постоянно отрицал истории о своей одержимости деньгами в детстве, но о времени, когда он работал в «Хьюитт энд Таттл» он рассказал следующую историю:

Я был молодым человеком, когда впервые увидел банковский билет. В то время я служил клерком здесь во «Флэтс». Как-то раз мой хозяин получил из банка на юге штата банковский билет на четыре тысячи долларов. Днем он показал его и положил в сейф. Едва он ушел, я отпер сейф и достал билет, смотрел на него, широко раскрыв глаза и рот, а потом положил обратно и тщательно запер. Мне казалось это ужасно крупной суммой, неслыханными деньгами, и еще много раз за день я открывал сейф и подолгу жадно разглядывал билет46.

В этой истории чувствуется почти эротический заряд, который банкнота пробудила в юноше, ввела его в гипнотический транс. Похоже на то, как Большой Билл сворачивал и прятал купюры, а потом радовался, поглядывая на свое сокровище. Такая страсть к деньгам тем более поражает во флегматичном молодом человеке, утверждавшем, что ему не приходилось бороться с разрушительными порывами. «Я никогда не испытывал влечения к табаку или чаю и кофе, – решительно заявил он однажды. – Я никогда не испытывал влечения ни к чему»47.

Даже если жадность оказалась более сильным мотивом, чем он хотел признать, Рокфеллер получал физическое удовольствие от самой работы и никогда не считал ее унылой каторгой. Более того, мир коммерции завораживал его как неисчерпаемый источник чудес. «Несомненно, эти люди деятельного ума работают не только из-за одних денег, часто их захватывает и сама работа, – написал он в мемуарах, опубликованных в 1908–1909 годах. – Вкус к этой работе, несомненно, поддерживает нечто более высшее, чем страсть к простому накоплению средств»48.

Американская культура поощряла – нет, даже восхваляла – стремление приобретать, и всегда существовала возможность, что дело дойдет до крайности и людей поработит жадность. Поэтому детей учили следить за своим поведением и контролировать его. В посмертно опубликованной «Автобиографии» Бенджамин Франклин описывает, как он завел маленькую нравоучительную книжечку, позволявшую сразу увидеть свои добродетели и пороки за каждый день. В середине XIX века многие держали подобные журналы учета, помогающие поддерживать бережливость и сделать наглядными свои моральные достижения. Молодые люди вели дневники, нашпигованные напутствиями, наставлениями, вдохновляющими мыслями и предостережениями. Эндрю Карнеги писал себе назидательные напоминания, а Уильям К. Уитни вел небольшую книжечку с нотациями. Действовал противоречивый порыв: в новой конкурентной экономике люди побуждали себя стремиться к лучшему, но при этом старались обуздать свои ненасытные аппетиты.

Джон Д. Рокфеллер довел такой внутренний мониторинг до более высокой стадии. Как добрый пуританин, он тщательно изучал свои поступки в течение дня и сдерживал желания, надеясь изгнать из жизни спонтанность и непредсказуемость. Когда честолюбие уже было готово поглотить его, совесть взывала к сдержанности. Так как в «Хьюитт энд Таттл» его рабочий день был удлиненным, коммерция грозила превратиться в неподъемное навязчивое влечение. Каждый день он приходил на работу в шесть тридцать утра, обед брал с собой в контору, уходил на ужин, а потом возвращался и работал допоздна. Однажды он решил приглушить свою одержимость. «В тот день я заключил с собой соглашение, что тридцать дней не буду появляться [в конторе] после десяти вечера», – написал он себе49. Показательно, что молодой человек дал себе такой зарок и не менее показательно, что выполнить это он находил крайне сложным.

Бухгалтерия управляла не только деловой, но и личной жизнью Рокфеллера. Так как цифры своей простотой несли ему такую ясность и успокоение, он применил деловой подход «Хьюитт энд Таттл» к личному хозяйству. Начав работать в сентябре 1855 года, он купил за десять центов маленькую красную книжечку, назвал ее «Книга счетов А» и самым подробнейшим образом записывал в нее приходы и расходы. Подобные записные книжки держали многие его современники, но мало кто с таким придирчивым вниманием ее вел. Всю оставшуюся жизнь Рокфеллер обращался с «Книгой счетов А», как с самой священной реликвией. Более пятидесяти лет спустя он достал ее в Библейском классе и чуть не прослезился, переворачивая ее страницы дрожащими руками, столь сильны были вызванные ею эмоции. В Библейском классе в Баптистской церкви на Пятой авеню в 1897 году растроганный Рокфеллер поднял книжечку над головой и провозгласил: «Я не видел эту книжечку двадцать пять лет. Вы не смогли бы забрать ее у меня в обмен на все бухгалтерские книги Нью-Йорка и то, что они могли бы посулить»50. Книжечка хранилась в банковской ячейке, как бесценная фамильная реликвия.

Как подтверждает «Книга счетов А», Рокфеллер теперь сам себя содержал, тратя половину дохода на жилье у миссис Вудин и на прачку и был совершенно независим от отца. Он гордился воспоминаниями о своей небогатой юности. «Я не мог позволить себе модный покрой одежды. Помню, я покупал тогда у дешевого портного. Он продавал одежду дешево, так что я мог за нее заплатить, что было много лучше, чем покупать одежду, которая мне не по карману»51. Одно отступление от жесткой экономии долго приводило его в недоумение: вместо обычных шерстяных варежек он как-то в молодости купил пару меховых перчаток за два с половиной доллара и в девяносто лет все еще цокал языком от такой шокирующей расточительности. «Нет, по сей день не могу сказать, что заставило меня выкинуть два с половиной на простые перчатки»52. Другая статья расходов, впоследствии принесшая проценты повзрослевшему Рокфеллеру, содержала осветительное средство под названием камфин по восемьдесят восемь центов за галлон (ок. 3,5 л). Благодаря эффекту масштаба «Стандард Ойл» продавал превосходящий его по качеству продукт, керосин, по пять центов за галлон – о чем Рокфеллер имел обыкновение напоминать, когда люди впоследствии обвиняли его, что он душит население.