Неандертальский мальчик в школе и дома - Лучано Мальмузи

– Это мы еще посмотрим, – рычит папа Большая Рука. – Пока ясно одно: тут никого нет.

– Кто-то нас обвел воквуг пальса, – бормочет Беззу­бый Лось.

– Этот «кто-то» дорого заплатит, – заключает Насу­пленный Лоб, глядя на Вонючку.

Теперь уже мы гримасничаем, дразня Щеголька, Свистка и Мячика.

Когда мы выходим из гротов, я продвигаюсь ближе к Березке.

На ее щеках снова появился румянец.

– Ну, как ты? – спрашиваю.

– Теперь неплохо, – шепчет она.

– Тут какая-то тайна! Я рад, что щенка не нашли. Но куда он подевался?

– Он… в… безопасности, – произносит Березка.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все.

Я в недоумении. Березка провела с нами весь день. Она не могла спуститься сюда и выручить Лизунчика.

– Кого ты сюда послала? Никого…

– Ты что, смеешься надо мной? Неужели он сам от­сюда выбрался?

Березка с улыбкой смотрит на меня.

– Выбрался, да? Но как?

– С моей… помощью.

– Но ты вошла в пещеру последней.

– Нет… я вошла раньше всех. Это было очень труд­но, уверяю тебя…

Не понимаю.

– А я не могу… объяснить…

– Это что, один из фокусов Полной Лупы?

– Я бы не стала называть это фокусом. Входить ку­да угодно можно с помощью силы воли… и особого пи­тья, которое готовит папа. Оно помогло мне…

Я тебе не верю. Ты все время была рядом со мной…

– Ты так думал. А в действительности рядом с то­бой было только мое тело.

– Ты шутишь? Мыслью нельзя ничего переместить!

– Это ты так считаешь…

– А разве… можно?

– Да, но лучше бы тебе никогда не пробовать. Это было… ужасно…

Я недоверчиво качаю головой.

– Ты так и не сказала, где ты его спрятала.

– Кстати, ночью надо будет забрать его оттуда. Бед­няжка совсем один, голодный…

– Да, но где же он? – не унимаюсь я.

– В пещере Без Дна, – шепчет Березка.

– Ты что, хочешь сказать, что он так и был все вре­мя в той пещере?

– Да нет же, он именно в пещере Без Дна. В пропасти?

– На дне пропасти, – уточняет Березка.

– И ты собираешься среди ночи спускаться в эту дыру? Ну, если ты думаешь, что я пойду с тобой, то сильно ошибаешься.

И все-таки в глухую полночь я покидаю теплую по­стель из шкур и присоединяюсь к подруге.

Вонючка и Щеголек не спускали с меня глаз весь вечер, но сломались и теперь дрыхнут без задних ног. Бедолаги, ну и задал им Рука-на-расправу-легка: он, ес­ли постарается, проявляет подлинный профессиона­лизм. Должен сказать, что мне немного жаль их, но ведь сами напросились, правда?

Теперь все спят, лишь время от времени кто-нибудь поднимается помешать угли в очаге.

Я подхожу к Вонючке: спит как убитая.

Проскальзываю в пещеру старейшин: не добудиться.

Пора сматываться.

Возле очага хватаю несколько сосновых веток, кото­рые послужат нам факелами; но, поскольку зажигать их сейчас нельзя, беру с собой немного огня, прячу под шкурами…

Нет, нет, не пугайтесь, речь не идет о настоящем пламени – еще не хватало поджариться живьем! С со­бой я беру трутовик, гриб, который растет на деревьях. Мы его собираем, когда он совсем сухой, а потом, в по­ходах, кладем сверху угли. Гриб горит очень медленно, тлеет без пламени и, даже когда кажется, будто он по­гас, хранит жар внутри.

Так мы поступаем, чтобы всегда иметь при себе огонь; нас этому научил дедушка Пузан, рассказал со всей торжественностью, словно выдавая самый великий свой секрет, – но многие из нас это и без него уже зна­ли. В Ледниковый период выживают только молодые да ранние!

Кстати, о выживании: чем еще обернется наше ноч­ное приключение? Пещера Без Дна!

Каких только историй не рассказывал нам дядюшка Пенек об этой ужасной пропасти, которая, по-видимо­му, достигает самых недр земли: «Оттуда выходят Ду­хи животных, которых ледниковые люди убили без по­зволения. Их холодное дыхание леденит, леденит все вокруг, пока Людям Заклинаний не удается молитвами умилостивить их… То мрачный, безмолвный мир: там рождается голос Бури, ужасный Гром, потрясающий небо, и там скрываются злобные призраки, населяющие наши сны. По ночам на дне они свиваются в клубок, дерутся, воют…»

Бр-р! А вдруг мы наткнемся на них, когда будем спускаться?

Раздумывать некогда: вот и Березка пришла.

Вынимаю трутовик, стряхиваю золу и кладу сверху тоненький завиток березовой коры. Дунул раз, два – и появилось пламя. Добавляю сухой мох, веточки; пламя крепнет, теперь можно зажечь факелы. Сосновые ветки с треском разгораются, освещая череп Медведя, знако­мый ориентир.

Мы переходим ручей, но на этот раз сворачиваем на­право, в галерею, ведущую вниз. Подземелье расширя­ется, перед нами пещера с таким высоченным куполом, что факелы не в силах осветить ее. А под нами – без­донная дыра, откуда дует ледяной ветер; под его поры­вами мечется и тускнеет пламя.

Осторожно подходим к самому краю и видим, что крутой обрыв совершенно гладок – ни выступа, ни впадины, ни ступеньки. Смотрим друг на друга в от­чаянии – только летучая мышь могла бы спуститься в эту бездну.

Березка бросает вниз свой факел. Огонек становится все меньше и меньше и пропадает совсем, но мы так и не слышим звука падения.

– Ничего не поделаешь… – шепчу я.

– Пожалуйста, оставь меня на минутку, – говорит мне подружка и садится на краю пропасти, обхватив голову руками.

Сколько времени она сидит не шелохнувшись?

Сам не знаю, знаю только, что замерз, сильно за­мерз – из проклятого кратера ужасно сквозит, прямо мороз по коже.

Вдруг Березка поднимается.

– Я видела… – шепчет она.

– Что ты видела?

– Лизунчика. Он там, на дне, но отсюда нам не про­браться. Нужно выйти и спуститься к реке…

– Одного не понимаю: как он туда попал…

Мы молча проходим все гроты и покидаем зимнее стойбище.

Холодная выдалась ночь. Мы спускаемся по обледе­нелой, скользкой тропинке. К счастью, полная луна освещает путь.