Влюбиться в эльфа и остаться в живых - Александр Талал

– Таракан! – крикнул Женя, показывая пальцем, и для убедительности запустил ботинком в пуфик.

– Ааа! – ответила Раиса Леонидовна, неожиданно бойко для пенсионерки подскочила в воздух, крутанувшись волчком, запрыгнула на спинку тахты и нахохлилась там, как курица на жердочке.

– Отдай! Отпусти! – завозмущалась она, с замедленной реакцией осознавая обман, и с недюжинной силой вцепилась в рукопись. – Это опасная литература! Ты мне еще спасибо скажешь!

– Как вам не стыдно?! – Женя пыхтел и тянул рукопись на себя, смазывая буквы на страницах влажными пальцами. – Вы же управдом!

– Куда ты влез, неугомонный? Зачем ты с ней связался? Нельзя тебе с ней, нельзя! Враги они нам! Беда будет!

Нам нельзя дружить. Ты даже не представляешь себе, насколько нельзя…

Женя почувствовал, как внезапная усталость оплела его тело и волю липкой, тягучей паутиной.

– Раиса Леонидовна… – сказал он, выпуская из рук манускрипт. – Вы тоже?

Если долго и подряд повторять вслух одно и то же довольно простое слово – например, «миска» или «кулек», – то постепенно оно начинает терять смысл и превращается в странный набор звуков. Только что оно безукоризненно обозначало конкретную вещь, а теперь нет уверенности, что такое слово вообще существует. Ты вертишь его на языке, как какой-то непонятный и дурацкий предмет в руках, словно сама, собственно, миска из посудины определенной формы для хранения салата или маринования мяса преобразовалась в штуковину, которую даже непонятно толком, как в руки-то взять. Не рекомендуется проводить эксперимент в присутствии людей, перед которыми тебе важно сохранять репутацию несумасшедшего. Или вообще в присутствии людей.

Примерно так же, сидя на тахте и уставившись в произвольно выбранную точку на обоях, Женя крутил в голове окружающую его среду и не мог найти в коридорах сознания подходящую полочку, куда все это можно было положить так, чтобы не вывалилось. Мало того, что справиться с такой миссией ему не удавалось; вдобавок, неуклюже тыкаясь со своей новой ношей в различные шкафчики, тумбочки и этажерки, он валил на пол уже нашедшие свое место понятия. Некоторые разбивались вдребезги. От этого в сознании стоял шум, перерастающий в грохот. Затылок ныл тупой болью.

Раиса Леонидовна тоже потеряла боевой кураж и, поникнув, присела рядом на стеганое покрывало, но рукопись положила сбоку, чтобы Женя не достал. Грустно разложив на романе не менее дюжины заколок-невидимок, она принялась заново упаковывать волосы в шиньон, и время от времени очередная заколка бесследно ныряла в прическу.

От размышлений Женю отвлек какой-то звук. Это шпротное масло протекло-таки через пленку и капало на картонку с кефиром. «Кефир, – подумал Женя. – Кефир. Кефир. Кефир». Он вздохнул.

– Ну хорошо. Хорошо. Я пойду вам навстречу. Мы поговорим, используя вашу терминологию. Почему… – он сделал паузу, прежде чем переступить порог безумия, – почему мы эльфов не любим?

– Потому что они нас не любят, – прогнусавила Раиса, клацая зажатой в зубах шпилькой.

– А они нас почему?

– Завидуют, – Раиса говорила уверенно, но создавала впечатление, что придумывает ответы на ходу.

– Ну и чему тут завидовать?

Пришла очередь Раисы тяжело вздохнуть.

– Да нечему.

– То есть, по-вашему, вот здесь, у нас, в Москве, столице Российской Федерации, живут орки и эльфы и уже восемьсот лет воюют.

– Почему же в Москве? – обиделась Раиса. – Везде живут. И в Москве тоже. По районам. Замоскворечье и Арбат – преимущественно эльфийские районы. Басманный и Таганский – больше оркские. Наш вот тоже. В Хамовниках – так, вперемешку уже. У меня подруга в Отрадном жалуется – раньше хоть в спальных районах от них можно было отдохнуть, так ведь нет, и там заполонили, не пройти.

– Ага, – сказал Женя. – Ага. И воюют.

– Воюют, – подтвердила Раиса пылко. – Воюем.

– Из-за чего, кстати?

Раиса снова расстроилась.

– А Гоблин его знает… Говорят, тогда они нашего Принца убили. Да и в целом довольно гнусный народ, скажу я тебе.

– Принца убили. Ага. Нашего. А мы оскорбились и их Принца замочили.

– Смутное было время, – угрожающе напомнила Раиса Леонидовна. – Они, например, до сих пор утверждают, что это мы первые их Принца того.

– Сейчас-сейчас. Соображу. Значит, никто не знает, кто какого Принца грохнул и зачем, хотя до этого все жили в мире. И с тех пор мы их не любим, потому что они нас, и наоборот. Вы понимаете, что это – как курица и яйцо? Вы понимаете, что здесь что-то не срастается, в вашей истории сумасшедшей?!

Женя вскочил с тахты, озаренный догадкой.

– Где камера? А? – он раздвинул занавески и забрался на стул, чтобы изучить верхнюю полку книжного шкафа. – Пускай все выходят и хлопают, с меня хватит! – потребовал он со стула. – Пошутили, и ладно!

Взирая на Раису с высоты, Женя исполнился уверенности в своей разгадке и чувства превосходства. Раиса прекратила процедуру с укладкой и глядела на Женю с обреченной скорбью, словно заранее оплакивала.

– «Не срастается» ему… Весь в родителей. Я Оленьке говорила – зря вы его не посвящаете, он у вас неподготовленный вырастет. А они в один голос, и Володя тоже: мы оберегаем своего сына от реалий этого сумасшедшего мира – сумасшедшего, так и сказали, и ты туда же. Вы что, говорю, за эльфов? Нет, говорят, мы за любовь. За любовь к кому? К эльфам? За любовь вообще, в принципе. Никакой логики. Мы, мол, не хотим своими руками окунуть его в атмосферу антагонизма. Не хотим, мол, чтобы рос с ненавистью в сердце. Пусть будет у ребенка нормальное детство. А годы-то идут. Я им снова – доиграетесь, мальчик уже в седьмом классе, какое детство? Не вы – кто-то другой скажет, и не смотрите, что у него в классе одни люди. Или даже говорить не будут, а он и не поймет, за что побили. Предупрежден – вооружен. Нет! Кремень! И что? И все. Были, и не стало. А я что? Я же не мама, не папа, мне кто поверит в сознательном возрасте? Присматривала за тобой как могла… Пашку, внука, заставляла тоже… «Не видел Женьку Степанова? Куда пошел? Поезжай, проследи, чтобы чего не вышло!» Он ворчит, но понимает, что так надо. Он у меня хоть и раздолбай, и дружки его такие же, но за своих горой. Так сложилось, общий у нас враг.

Раиса говорила с таким неподдельным сожалением, что Женю пробрало. Ему стало жутко, и не только от упоминания семейной трагедии. Что бы это все ни значило, но гипотеза телевизионного розыгрыша померкла. Он чувствовал себя абсурдно на стуле, как актер, который не учил слова и все же набрался наглости выйти на сцену. Не вовремя дала о себе знать разболтанная ножка стула, и паркетный пол, испещренный забракованными утром эскизами и разбросанным Раисой скарбом, покачнулся. Гоблины, эльфы и орки поплыли в издевательском хороводе. Ухватившись за полку – Женя не дружил с высотой, – он медленно опустился на сиденье, поджав ноги, и слушал. На стеганом покрывале растекалось масляное пятно.