Влюбиться в эльфа и остаться в живых - Александр Талал

Наконец, Принц поднял на него исполненный скорби взгляд, призывая к ответу.

– М-мне надо проверить, – сипло заикался Гриша. – Там, кажется, полиция раньше нас подоспела. Конфискации не случилось. Мы же не знали, что она у него есть.

На глазах Федора Афанасьевича навернулись слезы обиды на начальника безопасности. Он потянулся к вентилятору и щелкнул кнопкой, отключив вращение. Вентилятор уставился прямо на Гришу. Галстук резвился в потоке воздуха, а Гриша – нет. Принц крепко взялся за ножку вентилятора, и в это же время его нога легла поудобнее на сундук под столом.

– «Как свищет ветер осенний! – сказал Принц. – Тогда лишь поймете мои стихи, когда заночуете в поле».

Сундук засветился. На мгновение вентилятор взревел турбиной. Кабинет задрожал. Гришу выдуло в дверь.

Отпустив вентилятор, Принц взял со стола последнюю тарелку, посмотрел в глаза нарисованному Макару Филипычу, покачал головой:

– Гопницкий спецназ… – и добавил, громко, чтобы слышал сдержанно завывавший на ступеньках Гриша, ощупывая побитые конечности: – Мы пойдем другим путем!

Тарелка звякнула об угол стола. Зубастая голливудская улыбка Эльфийского Принца раскололась на две половины.

Порой возникает мистическое ощущение, что ты не один в своей собственной квартире. Порой оно оправдывается самым неожиданным образом. Ты убеждаешься, что входная дверь заперта на ключ и завешена цепочкой, но осторожно, с первобытным страхом перед неизведанным и необъяснимым крадешься в соседнюю комнату, где выясняется, что ветер приоткрыл форточку. Невинная стихия не входит в разряд нарушителей и квартирных воров – и все же что-то изменилось в комнате, пока тебя не было, произошла перестановка, форточка распахнута, занавеска развевается, покатился и упал на пол карандаш, аккуратно сложенные в стопку бумаги развернулись веером по столу, словно кто-то провел рукой, в помещение ворвался шум проезжающих четырьмя этажами ниже автомобилей… Без свидетелей. Ветер ли? Что происходит в комнате, когда тебя там нет? Или, как поставил бы вопрос Федор Афанасьевич, издает ли падающее в лесу дерево звук, если его некому слышать?

А иногда чувствуешь из другой комнаты, что включен телевизор, даже если уже поздняя ночь, все передачи закончились и динамики не издают не единого звука. Но если в квартире очень тихо, телевизор наполняет воздух каким-то бесшумным белым шумом, статическим электричеством, воспринимаемым не ушами, а нутром. Что на самом деле происходит и в каком измерении?

Или, когда, протягивая палец к кнопке вызова лифта, точно знаешь, что кабина находится здесь, перед тобой, а не на каком-нибудь другом этаже, и при нажатии кнопки двери раскроются сразу, хотя лифт не оснащен индикатором с нумерацией этажей, и в шахте слишком темно, чтобы разглядеть провода на крыше кабины – это как? Шестое чувство? Может, предметы имеют свойство коммуницировать с нами способами, которым мы найдем объяснение, лишь одолев, наконец, эйнштейновскую теорию струн?

Или, к примеру, мелькнет отражение в зеркале. Твое собственное отражение, несомненно – хотя за этот короткий миг, уловив краем глаза показавшуюся в зеркальной копии твоей квартиры фигуру, ты не успеваешь в этом убедиться. И возвращаешься обратно по тому же пути, сравнивая ощущения – точно ли так все произошло секунду назад? Ты не уверен. И еще некоторое время оглядываешься через плечо на тени предметов, и неуютно чувствуешь себя, повернувшись спиной к пустому пространству, и нет-нет да бросишь неожиданный взгляд на зеркало из расчета застать отражение врасплох.

Чудесами такие явления вряд ли назовешь. Но если вдуматься – не является ли немое бормотание телевизора приподнятым уголком большой кулисы, фрагментом целого неведомого мира за арьерсценой?

Вечером седьмого апреля Женино ощущение, что он не один в своей собственной квартире, не имело никакого отношения к мистике.

Дверь в квартиру была открыта. Прихожая была завалена обувью, зонтиками и старыми газетами, которые кто-то спешно разбросал по полу, рыская в тумбочке. В гостиной тоже были видны признаки вторжения, а неяркий свет торшера, приглушенный колпаком красного плафона, отбрасывал на стену чью-то неподвижную тень.

Женя инстинктивно поискал тяжелый предмет и, не найдя ничего тяжелее неудобной телефонной книги, расшнуровал правый ботинок, стянул его с ноги и, подняв его высоко над головой каблуком вперед, сделал глубокий вдох. Еще сутки назад Жене даже и не пришло бы в голову ничего другого, чем покинуть квартиру как можно тише и уже на улице набрать «ноль-два» или прямой номер Николая Петровича. Но не сегодня. Прихрамывая на необутую ногу, он крался на красный свет, прокладывая тропу между раскиданными кроссовками, журналами, щетками для обуви и батарейками на полтора вольта. По мере его продвижения по пересеченной местности тень незваного гостя все больше показывалась из-за наличника. Еще три шага, и он окажется лицом к лицу со взломщиком. Два…

Фигура в гостиной пошевелилась, раздалось шуршание бумаги, и снова тишина. Женя не выдержал. Громко бухая левым ботинком по линолеуму и размахивая правым, он внесся в комнату на всех парах, возможно, крича нечленораздельно, но в последнем уверен не был.

– Ни с места, милиция! – объявил он возбужденно, как только пересек порог. Посреди учиненного здесь раскардаша в глаза первым бросился предмет, ему не принадлежавший. На тахте в неуклюжей позе развалилась авоська с продуктами – кусочек любимого им пошехонского сыра, примерно треть батона «Нарезного», початый пакет кефира и почему-то вскрытая, но аккуратно завернутая в пищевую пленку банка шпрот. Можно было бы предположить, что грабитель, помимо квартиры, решил обчистить еще и Женин холодильник, если бы Женя не знал наверняка, что с утра Дюша уже справился с этой задачей. Грабитель заорал женским голосом, разворачиваясь к нему лицом.

– Женечка! Как же ты меня напугал! – воскликнула Раиса Леонидовна.

И спрятала что-то за спину.

На стене Женина лохматая тень, сделанная еще больше, чем исходник, расстоянием между ним и торшером, замахнулась предметом, который вполне мог бы сойти за топор, на сухонькую управдомшу. В помещении запахло достоевщиной. «Хорошо, что милицию не вызвал, – подумал Женя, – меня бы и повязали». Раиса попыталась бочком протиснуться между ним и тахтой в прихожую.

– Инспекция, Женечка, инспекция. Муравьи, насекомые… Сна не знаю, о жильцах пекусь. Все у тебя в порядке, завтра документ повешу на гвоздике.

Женя подвинулся, услужливо, но с опаской, и все еще держа забытый ботинок в вытянутой руке, как рабочий с молотом, нежели как колхозница с серпом, в известной композиции. Сознание законопослушного гражданина запрограммировано на механическое уважение к авторитетам, то бишь старшим, людям в форме и персонам, представляющим интересы той или иной крупной структуры, как то контролер, охранник ночного клуба или председатель домашнего комитета. Нелогичность Раисиного объяснения не сразу выкристаллизовалась в Женином воспаленном и спутанном сознании. Отмороженный событиями сегодняшнего дня, он не подумал о том, что Раисе не следовало бы проводить инспекцию без его на то согласия и присутствия, даже если, как выяснилось, у нее есть ключ от его квартиры. Он не задался вопросом, законно ли ее обладание копией ключа. У него не возникло подозрений, что Раиса Леонидовна не располагает нужными знаниями и умениями профессионального дезинсектора и что поиск тараканов вряд ли осуществляется в ящиках стола и на книжных полках, чье содержимое теперь переместилось на паркет. Лишь загадочная авоська с продуктами не давала ему покоя в этот момент неясными всполохами из прошлого, связью с какими-то незначительными происшествиями, чье существование Женя ранее отрицал, не желая признавать мистическое присутствие кого-то, кроме него, в его квартире. Например, возникновения хлеба в пустой хлебнице, когда Женя был почти уверен, что его там быть не должно. Или на две трети наполненный пакет с кефиром на дверце холодильника, тогда как Женя не надеялся нацедить более чем полстакана. Раиса виновато улыбалась, отступая от него задом наперед, пряча руку за спиной, второй рукой заправляя за ухо растрепанные пряди седых волос. Уйдет старушка. Уйдет.