Михаил Кузмин - Джон Э. Малмстад

Нынешнее издание, таким образом, является четвертым (а учитывая статью Дж. Малмстада — пятым). В него внесен минимум уточнений и добавлений, чаще всего — в библиографию.

В нашей книге без особых указаний стихотворения Кузмина цитируются по двум изданиям: Кузмин М. Стихотворения / Составление, вступительная статья, подготовка текста и примечания Н. А. Богомолова. СПб., 2000 («Новая библиотека поэта»); Кузмин М. Стихотворения. Из переписки / Составление, вступительная статья, подготовка текста и примечания Н. А. Богомолова (при участии А. В. Лаврова и А. Б. Устинова). М., 2006. Проза — по изданию: Кузмин М. Проза: В 9 т. / Под ред. В. Маркова (т. I–III), В. Маркова и Ф. Шольца (т. IV–IX). Berkeley, 1984–1990. Драматические произведения — по изданию: Кузмин М. Театр: В 4 т. (2 кн.) / Составление А. Г. Тимофеева; под редакцией В. Маркова и Ж. Шерона (Oakland, 1994). Цитаты по другим изданиям обозначаются специально.

Опубликованные части дневников Кузмина цитируются по изданиям: Кузмин М. Дневник: 1905–1907 / Предисловие, подготовка текста и комментарии Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. СПб., 2000; Дневник: 1908–1915 / Подготовка текста и комментарии Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. СПб., 2005; Дневник 1921 года — Минувшее: Исторический альманах [Paris, 1991]. [Т.] 12 (переиздание: М.; СПб., 1993); [Т.] 13 (Публикация Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина). Дневник 1929 года — Наше наследие. 2010. № 93–94, 95 (Публикация и комментарии С. В. Шумихина); Дневник 1931 года — НЛО. 1994. № 7 (Вступительная статья, подготовка текста, примечания С. В. Шумихина); Дневник 1934 года — Кузмин М. Дневник 1934 года / Вступительная статья и примечания Г. А. Морева / 2-е изд., испр. и доп. СПб., 2007. Доныне не опубликованные части дневника 1917–1928 годов, хранящиеся в РГАЛИ (Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 57–67а), цитируются по текстам, подготовленным к печати Н. А. Богомоловым, С. В. Шумихиным и К. В. Яковлевой. При ссылках на дневник 1905–1931 годов указывается только день записи, ссылки же на архив или опубликованный текст не даются.

Условные сокращения:

Блок — Блок Александр. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1960–1963.

«Бродячая собака» — Парнис А. Е., Тименчик Р. Д. Программы «Бродячей собаки» // Памятники культуры: Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология: Ежегодник 1983. Л., 1985.

Волошин — Волошин М. Собрание сочинений. М., 2006. Т. 7. Кн. 1: Журнал путешествия; Дневник 1901–1903; История моей души.

ГРМ — Сектор рукописей Государственного Русского музея (Санкт-Петербург).

ЕРОПД на… — Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома (с указанием года).

Дн-34 — Кузмин М. Дневник 1934 года / Вступ. ст. и прим. Г. А. Морева. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 2007.

ЖИ — газета и журнал «Жизнь искусства» (Петроград; Ленинград).

ИРЛИ — Рукописный отдел Института русской литературы РАН (Пушкинский Дом).

Кузмин-2006 — Кузмин М. Стихотворения. Из переписки. М., 2006.

ЛН — Литературное наследство. М., 1931–2011. Т. 1–103 (издание продолжается).

ЛО — журнал «Литературное обозрение» (Москва).

МКРК — Михаил Кузмин и русская культура XX века: Материалы конференции 15–17 мая 1990 г. Л., 1990.

НЛО — журнал «Новое литературное обозрение» (Москва).

РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).

РГБ — Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (Москва).

РНБ — Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург).

СтМ — Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М., 1995.

Условности — Кузмин М. Условности. Пг., 1923.

ЦГАЛИ СПб — Центральный государственный архив литературы и искусства (Санкт-Петербург).

Studies… — Studies in the Life and Works of Mixail Kuzmin / Ed. by John E. Malmstad. Wien, 1989 / Wiener slawisticher Almanach: Sonderband 24.

30 ноября 1916 года в клубе писателей и художников «Медный всадник» широко известный в Петрограде литературный критик и драматург Е. А. Зноско-Боровский[13] прочитал доклад о жизни и творчестве Михаила Алексеевича Кузмина, выразив искреннее недоумение по поводу того, что столь мало известно о его герое, которого он сам безоговорочно считал одним из наиболее значительных писателей современной России. Можно себе представить, как был бы он удивлен, если бы узнал, сколько лет положение дел не менялось. Долгие годы чтения с закрытыми глазами сделали имя Кузмина слишком одиозным в среде обычных читателей, которые в лучшем случае знают «Где слог найду, чтоб описать прогулку…» да несколько «Александрийских песен». До сих пор о жизни и творчестве Кузмина существует множество легенд, которые не так легко развеять. И, пожалуй, самая главная из них — мнение о нем как о приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей.

Пафос опровержения вряд ли будет уместен в этой книге, но необходимо помнить и об этом, потому что человек, портрет которого мы собираемся нарисовать, был необычайно сложным, с трудом разгадываемым даже теми, кто внимательно прочитает все его произведения и проследит день за днем его жизнь, насколько она зафиксировалась в дневниках и письмах. В психологический облик Кузмина органической частью входили непрестанная изменчивость, противоречивость, умение отказываться от только что завершенного и начинать с нуля, стремление непротиворечиво соединять абсолютно несоединимое. Блаженная легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно.

Обычный путь для исследователя — обращение к мемуарам современников, близко знавших писателя, — в данном случае оказывается почти закрыт. Скажем, Георгий Иванов, автор прославленной квазимемуарной книги «Петербургские зимы», был знаком с Кузминым долго[14] и близко (имя «Егорушки» Иванова часто встречается на страницах дневника почти до самого отъезда за границу), но сложность его характера и творчества определял таким образом: «Шелковые жилеты и ямщицкие поддевки, старообрядчество и еврейская кровь, Италия и Волга — все это кусочки пестрой мозаики, составляющей биографию Михаила Алексеевича Кузмина. Жизнь Кузмина сложилась странно. Литературой он стал заниматься годам к тридцати. До этого занимался музыкой, но недолго. А раньше? Раньше была жизнь, начавшаяся очень рано, страстная, напряженная, беспокойная. Бегство из дому в шестнадцать лет, скитания по России, ночи на коленях перед иконами, потом атеизм и близость к самоубийству. И снова религия, монастыри, мечты о монашестве. Поиски, разочарования, увлечения без счету. Потом — книги, книги, книги, итальянские, французские, греческие. Наконец, первый проблеск душевного спокойствия — в захолустном итальянском монастыре, в беседах с простодушным каноником. И первые мысли об искусстве — музыке…»[15] В этой характеристике что ни слово, то вымысел или легенда, созданная по беллетристическим канонам. Кажется, что именно об этих воспоминаниях Цветаева сказала в «Нездешнем вечере»: «О каждом поэте идут легенды, и слагают их все та же зависть и злостность»[16]. Действительно, воспоминаниям о Кузмине нельзя верить ни в чем, даже в каких-то самых общих характеристиках, потому что едва ли не к каждому мемуаристу Кузмин поворачивался своей, особой стороной. Его можно было пылко любить и почти ненавидеть, можно было давать ему характеристики принципиально разные, но прежде всего следует обратить внимание на довольно регулярные слова о загадочности и поэзии, и личности Кузмина. В каждом случае исследователю приходится тщательным образом отделять факты от вымысла.