Сны инкуба - Лорел Гамильтон

— Что они будут делать?

— Пойди посмотри, если хочешь, — усталым голосомответил ему Маркони. — Я это уже видал.

Рурк и второй постовой, не могу припомнить его фамилии,вышли за мною. Это было как парад.

У меня на счёту более восьмидесяти убитых, и почти все насамом деле по закону. Но обычно я убираю плохих парней, когда для мира они ужеумерли. Обычно мне не приходится их допрашивать, прикасаться. Обычно я не знаю,кем они были в жизни, а если знаю, у меня такое чувство, что я избавляю их отмучений — или было у меня такое чувство в те времена, когда я считала вампировистинными мертвецами. Иона Купер был тем же, кто и я, и он предал все, за чтостоял. Он пожертвовал слугами закона, приданными ему в помощь. Он радиразвлечения убивал ни в чем неповинных женщин. Я все это знала, но лучше былобы, если бы мне неведомо было, насколько у него мягкие волосы, или что он ужебыл похоронен как герой. Вот почему всегда был обычай, чтобы палач приходилтолько в последний момент, когда наступает время казни. Если бы он попыталсябежать или драться, его бы другие копы застрелили — убили бы его вместо меня.Но он не собирался, и никто не имел законных полномочий сделать то, чтопредстояло мне.

Мы вышли на площадку сбоку от парковки. Купер сообразил, чтопроисходит, потому что даже с поломанной челюстью он обратился ко мне. Сначаласлова шли туго, но стали идти быстрее. Страх преодолевает боль.

— Ты — слуга-человек Жан-Клода. Разве то, кем я был,отличается от этого?

— Я не убивала невинных гражданских лиц только за то,что мой мастер не любит стриптизерш.

— Я больше положил народу как охотник, чем каквампир, — сказал он и попытался обернуться посмотреть на меня, но это,очевидно, было слишком больно.

Мы оказались на пятачке травы — с одной стороны цветы, сдругой парковка.

— Здесь нормально, — решила я.

Зебровски обернулся, и Смит вместе с ним. И вампира ониповернули, так что теперь мне было видно его лицо.

— Я убиваю, потому что так говорит закон, а не потому,что мне так хочется, — сказала я.

— Ты врёшь.

— На колени, — сказала я.

Он стал сопротивляться — я его могу понять. Тогда явыстрелила ему в ногу, и он свалился на землю. Я не ожидала, что буду стрелятьв него так сразу, или что буду стрелять не насмерть. Отдача от пистолетаразошлась по телу оживлением, будто от пистолета исходил адреналин. Кожу рукизакололи мурашки.

Смит побледнел, Зебровски был угрюм. Но они не выпустили егорук, хотя он уже был на земле.

— Могу это сделать быстро, Купер, могу медленно.Выбирать тебе.

Голос у меня был пуст. На лице ничего не отражалось. Ятолько смотрела на него и знала, что если он будет отбиваться, я буду стрелятьдюйм за дюймом, пока он не будет слишком тяжело ранен, чтобы уйти, и можнобудет сказать Смиту и Зебровски, чтобы отошли, не опасаясь фокусов с егостороны.

Он продолжал отбиваться, и я выстрелила ещё раз.

Смит выпустил его руку:

— Не могу я! Так нельзя!

— Тогда уберись от него к едрене матери, — сказалая со злостью в голосе, потому что была согласна со Смитом. — Зебровски?

— Я здесь.

Он говорил очень осторожным голосом.

Я направила пистолет на Купера, и моё тело наполнилосьтишиной, злость ушла, уступив место лишь потрескиванию белого шума в голове.

— Отойди.

Он отошёл, и Купер попытался левитировать. Я так и думала.Две пули я всадила ему в середину тела, и он рухнул на землю. Он не мог летатьв церкви, когда был здоров, и я решила, что он вряд ли лучше справится раненый.Так и вышло.

Я пошла к нему, держа пистолет двумя руками, направляя всередину его лба.

— Тебе это доставляет удовольствие, — сказал он ииздал какой-то горловой звук. На губах его была кровь — его кровь.

— Нет, — ответила я, — не доставляет.

— Ты врёшь, — снова повторил он и попыталсясплюнуть кровь мне на ноги, но челюсть, наверное, слишком болела, и он дёрнулсяв судороге.

— Я не хочу тебя убивать, Купер, и мне это недоставляет удовольствия.

Он посмотрел на меня недоуменно.

— У тебя внутри ощущается пустота. Мне нравилосьубивать.

— Тем лучше для тебя, — ответила я и знала, чтонадо бы спустить курок, положить этому конец. Никогда не давай имразговаривать.

— Тебе это действительно не доставляетудовольствия? — спросил он.

— Нет, — ответила я, глядя в его карие глаза.

— Как же ты тогда с ума не сойдёшь?

Я медленно выпустила из тела весь воздух, и мир сузился досередины его лба. Но я все ещё видела его глаза, такие живые, такие… настоящие.И ответила:

— Не знаю.

Удар пули отбросил его назад. Он упал набок, а я встала надним, держа пистолет двумя руками, потому что, мёртв он или не мёртв, а мояработа не окончена.

У него была крошечная дырка в середине лба над удивлённымиглазами. Я стреляла ему в лоб, пока крышка черепа не брызнула мозгами и костью.Отсечение головы — штука хорошая, но расплескать мозги по лужайке тожепомогает. Я перенесла прицел на грудь и стала стрелять, пока не опустелаобойма. Достав из пояса запасную, я перезарядила оружие и продолжала стрелять,пока через дыру не стало видно насквозь. По закону я не имею права возить ссобой набор для ликвидации вампиров, не имея на руках ордера. Из дому явыходила без ордера, и потому обрез дробовика остался дома вместе с кольями и мачете.Пистолетами тоже можно эту работу сделать, но больше уходит времени и чёртовауйма патронов.

Эхо последнего выстрела звенело в ночи. В ушах у меня стоялазвенящая тишина, как бывает, когда стреляешь так много и так близко без защитына ушах. Я стояла над телом, одной ногой на его плече, прижимая к земле. Непомню, как я туда поставила ногу, но стрелять в землю куда как безопаснее, чемв ночь. Не все пули застрянут в теле, особенно если ты в этом теле хочешьпробить дыру.

Первым ко мне вернулся из звуков шум крови в собственныхушах, пульс собственного тела. Потом раздался другой звук, на который яобернулась. Малькольм привёл свою паству посмотреть, или они сами вышли, и онне смог им помешать, а потому вышел с ними. Как бы там ни было, их сейчас сдерживалипостовые. Вампиры и несколько человек стояли и глазели на меня. Впереди стояладевочка, и я даже подумала, какого черта себе думают её родители, потом поняла,что она вамп. Мне трудно было сосредоточиться, но она была стара. Старше тойженщины, что держала её за руку, притворяясь её мамой.

Я щёлкнула обоймой пистолета, проверяя, сколько осталосьпатронов. Не помню, сколько раз я стреляла, а обоймы взяла с собой всего две —дура. Мне надо было перезарядиться, попасть к себе в джип или домой. Вставив обоймуобратно, я загнала её ладонью на место. Кто-то из вампиров вздрогнул, услышавтихий щелчок. Почему-то, когда они все тут стояли и на меня смотрели, убиратьоружие мне не хотелось. Я не думала, что они бросятся, но назвать это сборищедружелюбным было бы трудно.