Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

De boire, de battre,

Et d`etre un vert galant…

[Имевший тройной талант,

пить, драться

и быть любезником…]

— A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..

— Кю… — с усилием выговорил Залетаев. — Кью-ю-ю… — вытянулон, старательно оттопырив губы, — летриптала, де бу де ба и детравагала, —пропел он.

— Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го-го-го-го! — Что ж, ещеесть хочешь?

— Дай ему каши-то; ведь не скоро наестся с голоду-то.

Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся затретий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат,смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такимипустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте,с улыбкой взглядывали на Мореля.

— Тоже люди, — сказал один из них, уворачиваясь в шинель. —И полынь на своем кореню растет.

— Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… — Ивсе затихло.

Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их,разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, онихлопотливо о чем-то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Войска французские равномерно таяли в математическиправильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много былописано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французскойармии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так многописали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что наБерезинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией преждеравномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическоезрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так многоговорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, вПетербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западнюНаполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, какв плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубилафранцузов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менеегибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показываютцифры.

Единственное значение Березинской переправы заключается втом, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех плановотрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым ивсеми войсками (массой) образа действий, — только следования за неприятелем.Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всеюэнергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, инельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы,сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты,московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, — все подвлиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.

Стремление это было разумно. Положение и бегущих ипреследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствиинадеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими.Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился нанизшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужнобыло иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали,что делать, несмотря на все желание русских спасти их, — гибли от холода иголода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русскиеначальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничегосделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русскоевойско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобыотдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам.Некоторые и делали это; но это было только исключение.

Назади была верная погибель; впереди была надежда. Кораблибыли сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на этосовокупное бегство были устремлены все силы французов.

Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, вособенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана,возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русскихначальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, чтонеудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольствоим, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее.Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительнойформе, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что егообвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая егоразрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной егоподмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.

Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли пониматьего, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не пойметвсего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось,что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти столпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил:например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было такпросто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно былодля них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.

В особенности после соединения армий блестящего адмирала игероя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высшихпределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только одинраз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельногосударю, следующее письмо:

«По причине болезненных ваших припадков, извольте, вашевысокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где иожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».

Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князьКонстантин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым.Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствиигосударя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения.Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.