Волшебный корабль - Робин Хобб

Одна мысль породила другие, и Малта быстренько заскочила в уборную — там было маленькое зеркало на стене. В ней оказалось темновато, но Малта все равно осталась довольна увиденным. У нее были темные волосы, и она, зачесав их со лба назад, заплела косу и уложила ее короной на голове. Несколько волосков, выбившихся как бы случайно, ужас как завлекательно падали на щеки и лоб. Малте по-прежнему разрешалось использовать в качестве украшений только цветы, но она выбрала последние крохотные розы, чьи последние бутоны как раз распустились в теплице. Темно-красные, с пьяняще-сладостным ароматом… Платье для сегодняшнего выхода Малте досталось очень простое… но это было действительно ПЛАТЬЕ, а не детское платьице. Это был наряд из тех, в каких все торговцы всегда посещали подобные мероприятия. Платье глубокого красно-фиолетового тона, перекликавшееся цветом с розами в волосах. Всегдашний цвет Вестритов, оговоренный обычаем. Малта вообще-то предпочла бы синий, но ей очень шел и такой.

И, по крайней мере, платье было новехонькое!

Она никогда еще не появлялась на людях в традиционном наряде. Немного старомодного кроя, с круглым вырезом, длиной по щиколотку — и с поясом на талии наподобие монашеского. Малта любовалась хорошо выделанной черной кожей широкого пояса и стилизованным вензелем-пряжкой. Она затянула его как только могла, чтобы подчеркнуть округлость бедер и наметившейся груди. Папочка был прав! Ее тело все больше приобретало женственные формы; так почему же ей не требовать взрослых нарядов, а с ними и иных привилегий? Ну что ж, еще немножко подождать — и папочка возвратится. Вот тогда-то у них в доме все переменится. Его плавание будет непременно удачным, он приедет домой с полным кошелем денег… и услышит, как без него ее обижали, как обманули с обещанным платьем, как…

— Малта! — Мать рывком распахнула дверь. — Где ты застряла? Все тебя ждут. Скорее бери плащ — и бегом!

— А карета здесь? — спросила она, поспешая следом.

— Да, — резковато ответила мать. — Давно уже. И господин Рестар ждет нас, стоя возле нее!

— Но почему же он не постучал, или не позвонил в колокольчик, или…

— Он стучал, — отрезала мать. — И звонил. Пока ты тут мечтала.

— А плащ мне зачем? Мы же поедем в карете, а потом перейдем в зал. Мои старые плащи так глупо смотрятся с этим новым нарядом…

— На улице холодно, так что возьми и надень. И, очень тебя прошу, хоть сегодня не забывай о хороших манерах! Торговцы из Дождевых Чащоб не просят общего сбора без веских на то причин. Я нимало не сомневаюсь: сказанное сегодня прямо повлияет на судьбы всех нас. И помни: торговцы из Чащоб — наша родня. Не пялься, не шарахайся, не…

— Да, мамочка. — Ту же самую нотацию Малта успела за сегодняшний день выслушать самое меньшее дважды. Неужели ее считали беспамятной или глухой? И разве ей не прожужжали уши, с самого рождения твердя об этом самом родстве?… Тут Малта кое о чем вспомнила. И, когда они уже выходили из двери, у которой с суровым видом топталась Нана, Малта начала: — Я слышала, из Чащоб привезли новое диковинное украшение… Кристаллы огня. Говорят, это бусины, чистые и прозрачные, как росинки, но в каждой пляшет крохотный язычок пламени…

Мать не ответила ей, а обратилась к толстяку:

— Спасибо тебе огромное, что заехал за нами, Давад. Такой крюк сделал.

Тот так и сиял — оттого, что сумел угодить, а еще больше от кожного сала. И подсадил мать в карету. Малта не сказала противному старикашке ни слова и умудрилась запрыгнуть внутрь сама прежде, чем он успел коснуться ее руки. Она еще не забыла своей последней поездки в этой самой карете, не забыла и не простила!

Мать уже сидела рядом с бабушкой. О нет, только не рядом с Рестаром!.. Да она на полдороге от отвращения помрет!..

— Можно, я в серединке? — И Малта втиснулась между ними. — Мама, так вот, эти кристаллы огня…

— Все устроились? — Рестар заговорил так, словно ее здесь не было вовсе. — Тогда поехали. Придется мне сесть здесь, возле дверцы и держать ее рукой, иначе откроется на ходу. Говорил я слуге, чтобы починил… Но вот велел сегодня ее подавать, и дверца так и не исправлена. С ума сойти можно! Зачем держать слуг, если велишь им что-нибудь сделать, а они твои слова мимо ушей пропускают? Вот так люди и начинают подумывать о введении рабства в Удачном. Раб, тот знает: чтобы жить более-менее сносно, надо всемерно добиваться благорасположения господина. Он землю носом рыть будет, выполняя приказы!

И так далее, и тому подобная чепуха — пока не прибыли к залу Торговцев. Рестар тараторил без конца, а мать с бабушкой слушали. Иногда они вежливо возражали ему, и не более того, хотя Малта тысячу раз слышала, как дома бабушка повторяла, как рабство обязательно разрушит Удачный. Малта про себя с нею не соглашалась. Стал бы папочка участвовать в торговле рабами, если бы это не было ужас как прибыльно? А еще Малта полагала, что это была сущая бесхребетность — дома обличать рабство, а в разговоре с Рестаром даже не пробовать отстоять свои принципы. Самое сильное ее возражение было примерно таким: «Давад, мне достаточно представить себя рабыней, чтобы понять: это неправедно». Тоже, нашла последний и окончательный довод!..

Одним словом, к тому времени, когда карета остановилась, Малта от скуки была едва жива. И ей так и не удалось толком рассказать матери про кристаллы огня.

Прибыли не последними, и то счастье. Малте потребовалось все до капли ее самообладание, чтобы смирно сидеть на своем месте, пока Рестар возился с капризным замочком, а потом неуклюже выволакивал наружу свое жирное брюхо. Вот тут она сразу выскочила — и опять прежде, чем он успел взять ее руку в свою, влажную и мясистую. Малте от одного его вида хотелось уйти и вымыться…

— Малта! — резко окликнула мать, едва она припустила прочь от кареты. И добавила, не позаботившись даже понизить голос: — Вернись и обожди нас. Мы войдем все вместе.

Малта поджала губы и подавила возмущенное фырканье. Кажется, мать получала удовольствие, прилюдно разговаривая с ней как с маленькой. Что ж, она остановилась и подождала. А потом, когда они подошли, — намеренно отстала. Не настолько, чтобы мать обернулась и снова подозвала ее, просто — так, чтобы идти хоть до некоторой степени отдельно от них. И в особенности от Рестара.

Зал Торговцев оказался весьма скудно освещенным. Совсем не так, как в вечер праздника урожая!.. Всего два жалких факела озаряли подъездную дорожку, да из окон зала в щели ставней пробивались лучики света. Наверное, это потому, что на общем собрании настояли торговцы из Дождевых Чащоб. Говорят, они избегают света, как только могут. Дейла говорила — у них вроде что-то с глазами, но Малта подозревала иное. Если они все были настолько же уродливы, как тот, когда-то виденный ею, — неудивительно, что они прятались от света, а с ним и от чужих глаз! Сплошь в бородавках — вот как их описывали. Сплошь в бородавках и кривые-косые… Малту передернуло, по спине пробежал холодок. Интересно, много их там будет сегодня?…

Кучер Давада только успел щелкнуть языком своим лошадям, когда за его каретой остановилась другая. Сработанная в старинном стиле, с плотными кружевными шторками на окнах. Малта еще чуть-чуть приотстала, высматривая, кто же это прибыл. В неверном факельном свете ей едва удалось разглядеть изображение на дверце. Герб был незнакомый, ни у кого в Удачном подобного не было. Значит, это приезжие из Чащоб. Больше просто некому, никто посторонний сюда сегодня не сунется. Малта пошла дальше, но не утерпела и оглянулась через плечо. Из кареты выбиралось целое семейство. Шестеро, все в длинных темных плащах с капюшонами. Но, стоило кому-либо из них появиться, и то на воротнике, то на манжете начинали вспыхивать крохотные огоньки — алые, оранжевые, янтарные! Малта сперва опешила, потом сообразила, что это было такое. Да не что иное, как те самые кристаллы огня! Малта приросла к месту. О-о, дошедшие до нее слухи, оказывается, нисколько не были преувеличенными!.. Малта затаила дыхание… Чем ближе подходили темные плащи — тем ярче играли и переливались заветные искры…