Просроченное завтра - Ольга Горышина

— Стас…

Она не знала, что следует сказать. Как не знала и пять лет тому назад, когда он поделился с ней своей болью. Но он и не хотел сейчас говорить — его поцелуи служили великолепным кляпом. Стас подтянул к голове простынь, из которой выскочило одеяло, и Алена скользнула с подушки вниз, чтобы между ними не осталось даже лишнего дюйма. Слишком долго их разделяли тысячи миль.

— Аленка, невозможно больше тянуть, — прошептал Стас, когда между ними уже лежал проголодавшийся Степка. — Нет сил, я все пойму. Давай я сам с ним поговорю. Наверное, это будет даже честнее. Это не ты сделала. Это я.

— Нет, это сделала я, — Алена провела ладонью по подбородку Стаса, и он прижался к ее руке губами. — И выгребать я буду одна.

— Лен, я не могу стоять в стороне. Я знаю, на что способны мужики в гневе. Я не один такой чокнутый.

Алена сглотнула и потянулась назад, но Степашка не вернул матери грудь, и она поморщилась от боли.

— Дима другой. В нашей семье псих только я. Но я буду стараться держать себя в руках.

Они прогуляли до самого вечера. Алена оставила себе время только на то, чтобы заехать в магазин за готовой едой.

— Что отмечаем? — спросил Дима, глядя на светлую скатерть, застилавшую стол.

Алена боялась, что он заявится с цветами. Нет, либо он не посчитал вчерашнюю перепалку ссорой, либо не думал первым идти на примирение. Он даже не звонил днем. А Алена очень боялась вопросов про йогу. И сейчас она решила избежать лишней лжи, но все же не решилась раскрыть рта до того, как Думов поужинает. Оставлять его голодным будет полным свинством.

— Дима, — она говорила тихо, боясь не только слов, но и звука собственного голоса. — Я долго тянула… — она и сейчас тянула каждый звук. — Нет, не нужно ничего объяснять. Я просто… Дима, я хочу, чтобы мы развелись.

Он не изменился в лице, точно она сказала ему на китайском непонятную белиберду.

— Дима, ты меня слышишь?

Он откинулся на спинку стула.

— Слышу. Что случилось?

Алена опустила глаза.

— Дима, я люблю другого.

— И что? Ты меня никогда и не любила.

Откуда такое слоновье спокойствие? Что она говорит не так?

— Что случилось? — повторил он.

— Я хочу за него замуж.

— И?

— Что «и»? — Алена наконец подняла на Диму глаза. — Мне нужен развод. Больше мне ничего не нужно. Никакого раздела имущества. Ничего.

— Лена, ты совсем ку-ку? — он постучал по столу. — У нас ребенок, ты забыла?

— Он готов его воспитать.

Она не могла смотреть ему в глаза — может, и хотела, но не могла. Может, и не хотела. Лицо горело, но в груди было холодно и пусто.

— Кто он? Откуда он вообще мог взяться?

Алена уставилась на пальцы Димы, которые согнутыми лежали на столе.

— Дима, он не взялся, он не пропадал, он всегда был… Это… Это Стас.

— Надо было самому догадаться. Ступил.

Дима поднялся и прошел мимо нее в коридор. Она осталась сидеть и вскоре услышала, как тихо закрылась дверь его кабинета. Тогда Алена схватила со стола салфетку и вытерла подмышки. Боже, кто сейчас тупит?

 — Дима! — открыла она дверь кабинета после тихого стука.

— Лена, у меня завтра серьезный митинг с маркетингом и кастомерами, — ответил Дима, не поворачивая головы из кресла. На столе уже светился экран. — Мне нужно к нему подготовиться.

— Ты не хочешь поговорить?

— Не сегодня. Закрой, пожалуйста, дверь.

Она исполнила его просьбу. Или тихий приказ. Голос его был тверд, как никогда. И тих, будто он боялся разбудить сына. Наверное, действительно боялся. И не только этого.

— Лена, давай я приеду! — почти закричал Стас в телефон, и Алена поморщилась.

Она вышла из дома и отошла к дороге, куда Дима, приехав с работы, выкатил мусорные баки. Она не боялась, что муж услышит их разговор. Она тоже боялась разбудить сына. И ей хотелось вдохнуть свежего воздуха. Так сильно, будто она всю зиму просидела взаперти.

— Стас, Дима почти американец. Он не русский мужик. Сейчас он будет взвешивать каждое свое слово и контролировать каждое свое действие. Он боится суда. Я приеду к тебе утром в то же время. Не звони мне, пожалуйста.

Алена сунула телефон в карман. Вокруг было слишком тихо. Все спали. Только вдалеке гудела сирена пожарной машины. Алена ненавидела этот звук. Он мог означать чью-то смерть. И сейчас ей казалось, что это вой по ее душе. В ней только что умерло что-то важное. И она надеялась, что это не любовь к Стасу. Внутри, точно в пустом ведре, ухало сердце.

Алена вернулась в дом, в котором разлилась такая же мертвая тишина, как и на их тихой улочке. Проходя по коридору, она услышала мерное постукивание клавиатуры. Заглянула в прижатую тапком дверь детской: Степка крепко спал и проспит еще где-то с час. Она села в кресло-качалку и закрыла глаза.

— Лена, — над ней возвышался Дима, но когда она, встрепенувшись, попыталась встать, он опустился возле кресла на корточки. — Иди спать. Я лягу на диване. Принесу тебе Степку, когда он проснется.

И отошел в сторону. Алена молча кивнула и прошла в спальню. Скомканная после утреннего кормления кровать была холодной и жесткой.

Степашка полночи проспал подле мамы — утром он остался досыпать на родительской кровати, а Алена привычно выбралась из-под одеяла и прошла на кухню. Дима, уже готовый к выходу, размешивал в чашке сахар, который никогда не клал в чай. Нет, не клал последний год, начиная с ее беременности.

— Доброе утро, — сказала Алена, замерев подле кухонного островка, и он все так же молча кивнул. — Можно мне тоже чаю?

Дима, будто на автомате, взял с сушки чашку и налил ей чай.

— До часу мне не звони. Надеюсь, до ланча мы управимся с маркетингом, — сказал он совершенно спокойным голосом. — Ну все, я пошел.

Алена так и не сдвинулась с места, пока он был в доме. Потом взяла чашку и выпила залпом достаточно горячий чай.

— Стас, я не хочу, чтобы ты с ним говорил, — заявила Алена безапелляционно, когда они распрощались ближе к вечеру. — Я хочу с ним по-человечески поговорить.

Руссков как-то очень осунулся за последние два дня. Ночью, скорее всего не мог спать, а рядом с ней через силу бодрствовал. Алена знала по себе это жуткое состояние джетлега, когда нервы напряжены до предела и голова абсолютно не варит.

— Я тебе позвоню ближе к ночи, — поцеловала она его на прощание и села за руль.

После того случая, она вела машину, будто сдавала экзамен по вождению. Даже голову поворачивала при повороте и когда перестраивалась в соседний ряд, боясь мертвой зоны в зеркале. Нет, мертвой зоной был ее дом.