Дядя Джимми, индейцы и я - Артур Беккер

Тогда я сказал:

— Эти типы с именами вроде Гремучий Змей, которые беспорядочно палят во все стороны и всегда побеждают, действуют мне на нервы!

— А уж твои плейбои хороши! — отвечал Джимми. — Им только дай полюбоваться, как их киски бреют себе ноги в ванной! Все эти парни — сплошные извращенцы! И всю эту дрянь ты смотришь?!

Мы никогда не приходили к единому мнению, ни одного фильма мы так и не смогли досмотреть до конца. Останавливали на главной сцене, на кульминации, вставляли новую кассету — и через полчаса ритуал повторялся: ни один фильм не мог устроить нас обоих сразу, кому-нибудь из нас всё было не по нутру.

Наши ночи становились всё длинней и уже почти обрели прежнее качество — когда Агнес ещё жила с нами, а мы с дядей до рассвета никак не могли закончить наши разговоры о политике и хозяйстве.

Свою однокомнатную квартиру, мы превратили в кинозал. Мы не только брали видео напрокат, но и покупали кассеты, чтобы иметь под рукой материал для доказательств и споров и в любой момент продемонстрировать, что именно нам не нравится в фильмах. Мы нумеровали кассеты и составляли перечень названий, чтобы было легче ориентироваться.

Все наши деньги стали уходить на домашнее кино, они просто утекали сквозь пальцы, и мы постоянно были должны за квартиру. Мы никогда не платили вовремя.

Весной угнали наш «линкольн».

— Это называется: пришла беда — открывай ворота, — подвёл итог Джимми, после того как несколько дней подряд инспектировал автостоянку — под профессиональные советы двух русских соседей и под воздействием множества банок «Уайлд кэт».

— Придется, мой мальчик, переходить на другие способы передвижения, — сказал дядя, — только не покупай себе велосипед, а то ещё подумают, что мы бедные. Ведь всё-таки мы поп-звезды. Лучше езди на автобусе — глядишь, и познакомишься с молоденькой поварихой. Только сперва спроси её, действительно ли она умеет готовить. Эта Агнес чуть не уморила нас голодом со своими супчиками. Хорошо, хоть я следил, чтобы в кастрюлю иногда попадали говяжьи кости и немного смальца! Когда мужчина голоден, он становится злым и кровожадным. Удивляюсь, как я до сих пор ещё никого не убил. Ну да пока в супе плавают кружочки жира, я готов с кем угодно договориться на разумной основе!

— Жратва — это и впрямь единственное, о чём ты можешь думать, — упрекнул я. — Тебе не понять — я любил Агнес, её дыхание, её ресницы, каждое дрожание её век, как она расчёсывала волосы… Какое это было счастье — смотреть на все её ритуалы! Ты такой жизни даже не отведал. Ты повсюду видишь только плоть, а она страдает и умирает.

— Тебе и в самом деле следовало бы стать в Ротфлисе скотобоем, — сказал Джимми. — Ты узколобый невежа! Я звал Агнес домой, ты это знаешь. И что она ответила? Она промолчала так, будто нас и на свете не существовало никогда, как будто наши матери нас не родили! А ведь я помню даже тот момент, когда я первый раз сказал «мама».

После угона «линкольна» мой дядя хвастался тем, что якобы он изобрёл рессайклинг.

Итак, я стал ездить на работу на автобусе, но многочасовая уборка в «Тако Белл» убивала меня.

— Я больше не могу! — сказал я моему дяде. — Я уволюсь или брошусь под такси!

— Лучше под трамвай! По крайней мере будет наверняка!

— Джимми, опомнись! В Америке нет трамваев.

— Если ты покончишь жизнь самоубийством, я с тобой перестану разговаривать! Кроме того, наши дела скоро пойдут в гору. Я подыскал себе работу, но пока не хочу тебе ничего говорить. Пусть это будет сюрпризом к твоему двадцать первому дню рождения!

— Что за работа?

— Я буду работать в офисе!

— В офисе?

— Да! Пылесосить, вытирать столы, опорожнять мусорные корзины и натирать полы! Чистая и ответственная работа! Я имею в виду, офис есть офис! Мне всё равно нечего делать с понедельника по четверг, вот я и подумал: неделю в офисе, в конце недели — в «Принцессе Манор»! Но эта работа тоже ночная — днём-то они там сами сидят за своими компьютерами. А я не хочу, в школу я уже ходил, читать и писать научился!

— Дядя, — удивился я, — ты будешь убирать? Ты?!

— Да, а что такого? Кто-то же должен содержать в порядке этот тридцатиэтажный свинарник. Собственно, гораздо больше мне бы подошла работа шерифа! Что ни говори, для этого у меня лучшие рекомендации, какие только можно представить: шесть лет каторги в Советском Союзе, сорок лет коммунизма в Польше и вдобавок ко всему война во Вьетнаме, в сумме набирается как минимум шестьдесят лет! Собственно, я живу уже дольше моих собственных лег. Видимо, что-то напутали в моих метриках. А что тут удивительного, мои родители были православные люди из Минска — они и слова-то читали иначе, чем мы, американцы. Может, я уже вообще пенсионер и в Алма-Ате меня ждёт изрядная пенсия!

— Где-где?

— Ну, в Казахстане! Что, ты не видел в Виннипеге ни одного казаха? Это такие монголы, которые вообще не умеют ни читать, ни писать, как индейцы!

Близилось лето. Джимми слушал по плееру кантри и натирал в небоскрёбе офисные коридоры. Я мог высыпаться ночами — после почти четырёх лет, и это был для меня совсем новый опыт. Сны об Агнес стали нежнее и яснее, как солнечное небо над озером Червонки. Дубильное корьё из Ротфлиса проторило себе обратную дорогу в глубокую темноту, из которой оно произошло. Узкий ручей снова впадал в лес. Со временем вернулся и Фрэнк Заппа. Он гулял с Агнес по просёлочным дорогам Ротфлиса, между полями пшеницы и морями маков. Наш пляжный берег Заппа переместил в Канаду; пляж простирался в моих снах всё шире, и каждую ночь я радовался, снова обнаруживая его и уходя в красную даль, знакомую мне по детству.

У Заппы было для меня новое послание: «We can shoot you». Оно разъяснилось для меня в тот день, когда в видеопрокате индейского квартала я обратил внимание, что давно уже не вижу одного из продавцов — пожалуй, несколько недель: Это был молодой человек из Молдавии, который всегда давал мне хорошие советы. Его звали Леонид.

— А что с Леонидом? Он что, уволился? — спросил я.

Хозяин видеопроката мистер Шорт, настоящий канадец, сказал:

— А ты разве не знаешь? Торчишь тут целыми днями и не замечаешь, как отстреливают людей?

— Что?!

— На нас был налёт и ограбление! Эти свиньи застрелили Леонида. В кассе было всего семьдесят долларов.

— Неужто правда?

— Правда!

— Мой дядя обзавёлся бы автоматом, если бы я ему об этом рассказал!

— Я тоже обзавёлся. Он здесь, в ящике, всегда под рукой!

Шорт достал из выдвижного ящика стола оружие и продемонстрировал мне, как с ним нужно обращаться. Он сказал:

— И подумай вот о чём: если сюда войдёт кто - нибудь с таким же прибором, твоя задача — достать свое оружие первым!

— Почему моя?