Дядя Джимми, индейцы и я - Артур Беккер

— Дядя, мы в Виннипеге, — сказал я. — «Принцесса Манор» — это тебе не дом общинных собраний и не клуб пожарников в Ротфлисе, где любая свадьба всегда заканчивается потасовкой.

А потом Агнес всё-таки пришла в «Принцессу Манор». Это был наш последний вечер.

Стояло лето 1987 года — на зиму мы не обратили внимания, проспали её, как в Ротфлисе, морозное канадское небо не было для нас новостью. А к лету город захватили комары, и Джимми перепробовал множество аэрозолей против насекомых. Наша квартира была полностью освобождена от комаров, но зато вся заполнена облачками аэрозоля.

Поначалу всё шло нормально. В перерывах между музыкальными номерами кое-кто из гостей платил по двадцать долларов за предсказание будущего, но когда-то должно было случиться то, что я давно предвидел.

Мой дядя, снова накачавшись алкоголем, углядел среди публики невесту и вывел её на сцену. Он возложил левую руку ей на живот, погладил его, потом включил свою иллюминацию, правой рукой прикрыл глаза и замогильным голосом возвестил в микрофон:

— Я вижу дитя!

Невеста бросилась Джимми на шею, вырвала у него из рук микрофон и крикнула своему мужу:

— Яцек! Яцек! Дитя! Дитя!

Жених прослезился, пошатываясь пробрался к сцене и крикнул:

— Это будет мальчик или девочка?

Мой дядя похлопал великана Яцека по спине и дружелюбно сказал:

— Только не огорчайся, приятель! Это будет понемножку того и другого!

Яцек был по профессии повар, весил килограммов сто и ростом вымахал с боксёра-тяжеловеса — грубый и сильный, как разъярённый питбуль. Он двинул моему дяде микрофоном в зубы. Весь зал услышал, как дядя крякнул и всхлипнул, как что - то хрястнуло. Внезапно в нашу сторону полетели тарелки, куриные кости. Остатки картошки и свёклы посыпались на нас дождём.

Одна тарелка попала мне в левый глаз. Я не почувствовал боли, но услышал слова Агнес:

— Я от тебя уйду!

До сих пор в кулачных боях мне всегда удавалось уберечь свои зубы. Но в тот летний вечер я сам выбил себе зуб. Я выстоял во всех драках в Ротфлисе без единого синяка под глазом — и только в тот вечер, когда Агнес сказала, что уйдёт от меня, мне это не удалось.

Я услышал её слова — и выбил себе передний зуб собственным стаканом с водкой. Я принёс этот зуб в жертву во имя нашей любви.

Рихард Гржибовский, владелец «Принцессы Манор», на следующий же день вызвал нас к себе в кабинет. Я переступил порог клуба с разбитым сердцем и с повязкой на глазу. У Джимми дела обстояли не лучше моего, хотя он так же, как и я, не хотел бы признаться, что каждое движение причиняет ему боль. На голове у него была повязка, сквозь которую тут и там проступали пятна крови. Он кичился тем, что имеет особо прочный череп:

— Моя крепкая башка не раз спасала мне жизнь, особенно во Вьетнаме, когда я воевал с американским империализмом!

— Дядя! Когда Гржибовский нас вышвырнет, твоя крепкая башка тебе не поможет, — сказал я.

Наш шеф был настоящий лихоимец. Худой, старый человек сидел в кожаном кресле и курил трубку. Он говорил по-польски с лёгким английским акцентом, но его манера растягивать слова, грассировать «р», преувеличенно подчёркивать ударения, выдавала, что акцент этот скорее наработанный, чем благоприобретённый за долгие годы под воздействием чужого языка.

Гржибовский оскалил зубы, пососал свою трубку и налил себе кофе. Потом он начал свою литанию в строгом тоне командующего:

— Солдаты! Во-первых: отныне я запрещаю вам вообще что-нибудь говорить во время ваших выступлений в моём клубе. Вы можете только играть и петь, больше ничего! Гороскопы в качестве заполнения перерывов в музыкальной программе исключаются! Больше никаких русских анекдотов, никаких предсказаний и пророчеств, а главное — никаких оскорблений в адрес публики! В случае неподчинения вы будете немедленно уволены!

Я промолчал и ответил лишь испуганным «хм», поскольку не хотел показать, что у меня выбит передний зуб. Я был словно пират, который во время потасовки в порту за один вечер потерял всё: честь, любимую и деньги.

Мой дядя, напротив, сорвал с головы окровавленную повязку и завопил:

— Но, шеф, ты только посмотри! Я же пострадал! А кроме того, в заведении не протолкнуться с тех пор, как я разбил русских в пух и прах со всей их чудо-технгасой! А беременные невесты?! Что же им, к цыганкам бежать, которые их только обчистят? При мне все находятся в приподнятом настроении. Я же не говорю ничего, кроме правды, как и полагается профессиональному ясновидящему, а дети-уроды в наше время не редкость! Рождаются и с двумя головами, и ещё хрен знает что!

Гржибовский был непоколебим и продолжил свою проповедь:

— Не перебивайте меня, мистер Коронко, когда я отдаю вам распоряжения!

— Так точно! — гаркнул Джимми.

— Итак! Во-вторых: за весь ущерб, нанесённый имуществу в результате драки, ответите персонально вы! А теперь, — он глубоко вздохнул, — я зачитываю список…

— Какой ещё список? — насторожился мой дядя.

— Не перебивайте меня! — закричал Гржибовский.

— Так точно! Так точно! Так точно!

— Итак! Следующие предметы были повреждены или окончательно сломаны: восемь стульев, три стола, два абажура и картина с изображением нашего Папы Римского!

— А святой отец чего забыл на этой дискотеке? — удивился Джимми.

— Да вы кощунник! Что вы себе позволяете! — вскричал Гржибовский. — Мой клуб — это вам не какая-нибудь дешёвая забегаловка, а ресторан в три звезды!

— Безусловно! По крайней мере две из этих звёзд я своими глазами видел каждый вечер, когда…

— Молчать!

— Так точно!

— Итак! Теперь посуда! В моём списке указаны следующие потери фарфоровой и стеклянной посуды: четыре блюда с теплосберегающей крышкой, пять супниц, тридцать тарелок, пятнадцать чашек, пятьдесят семь стаканов всех видов и одна бесценная ваза династии Мин!

— А это ещё что за предмет? — заинтересовался Джимми. — Не тот ли это маленький зелёненький ночной горшок, который стоял в витрине?

Гора наших долгов составила в общей сложности около четырёх тысяч долларов. К этому нужно было присовокупить один из наших мониторов и микрофон, погубленные во время потасовки. Поскольку у нас не было никаких сбережений, нам пришлось выступать в «Принцессе Манор» бесплатно почти два месяца.

— А я-то думал, в Америке уже отменили рабовладение, — сказал дядя. — Но зато теперь я понимаю, почему негры и узкоглазые так ненавидят белого человека! Думаю, мне тоже нужно сменить цвет кожи.

На те восемьсот долларов, которые я зарабатывал в «Тако Белл», было не разгуляться.

Нам срочно нужно было найти новую работу, но мы даже не знали, с какой стороны браться за эту задачу. Теперь мы оба поняли, как много хорошего делала для нас Агнес. Ей всегда приходила в голову какая-нибудь спасительная идея. В этом была её сильная сторона Она умела разговаривать с людьми. Мы же не обладали её бесценными качествами: прямотой, соединённой с бесхитростным дружелюбием.