Три метра над небом. Трижды ты - Федерико Моччиа

Очень довольная, она целует Паоло в губы, словно припечатывая их штампом, и он улыбается. Приходят еще какие-то родственники. Аврору унесли в детское отделение, и я провожаю их туда, чтобы они посмотрели на нее через стекло. «Вот, она вон там». – Я им на нее указываю. Чуть дальше другой новоиспеченный папаша точно так же показывает на своего ребенка. Папа спорит со своим сомневающимся родственником насчет того, какой ребенок на самом деле его, потому что ему не удается рассмотреть номер браслета, который у малыша на запястье.

– Это вот тот…

– Нет же, я тебе говорю, что он тот, после того, он длиннее…

Я не мешаю им сомневаться и возвращаюсь к Джин.

– Можно?

Наконец-то она одна.

– Да, любимый, я рада, что ты вернулся, думала, что ты ушел…

– Шутишь? Возьми, это я принес тебе.

Я передаю ей сверток, она его разворачивает.

– Какая красота!

Это маленький кулон в виде фигурки девочки из белого золота, с бриллиантом и на цепочке. На обратной стороне выгравировано имя Авроры.

– Спасибо. Ты повесишь мне его на шею?

Я подхожу и, аккуратно просунув цепочку под волосы, защелкиваю ее.

Она прижимает руку к груди.

– Я так счастлива.

– И я тоже.

– Все прошло хорошо.

– Да, ты молодец.

– Ты держал меня за руку, придал мне смелости. Когда я почувствовала, что ты со мной рядом, я уже не боялась. Пока ты рядом, со мной ничего не случится.

Я молчу, а она мне улыбается. Улыбаюсь и я. Она кажется почти расстроенной.

– В последнее время я не часто была с тобой рядом, не приходила на многие важные для твоей работы мероприятия, даже на заключительную вечеринку в честь твоей программы. Ты меня простишь?

Я не знаю, что сказать. У меня в горле ком. А она продолжает мне улыбаться.

– Уверяю тебя, что скоро я опять стану всегдашней Джин. Рядом с тобой я стану еще сильнее, чем раньше, и с нами будет Аврора. Я не буду робкой и неуклюжей мамочкой, я буду отдавать все силы. А она даст нам еще больше света, ничего у нас не отнимет. Мы будем идеальными, как ты всегда и хотел.

Но я вижу, что на мгновение она становится нерешительной, словно ее посетила какая-то мысль. Потом она снова обретает спокойствие и уверенность во всем, что она сказала. Хотел бы и я быть таким же.

– Любимая, ты просто не могла вести себя по-другому. А теперь думай только о том, чтобы отдохнуть; тогда ты быстро восстановишься, и мы вернемся домой. Самое главное, что Аврора родилась, что с ней все в порядке, и она красавица. – Я ее нежно целую. – Я съезжу домой, приму душ и привезу вещи, чтобы здесь ночевать.

– Нет, не надо, оставайся дома. Все прошло отлично, нет никаких проблем. Если мне что-нибудь понадобится, я тебе позвоню, хотя, думаю, мне ничего не потребуется.

Я настаиваю и в конце концов мне удается ее убедить. Потом я выхожу из палаты и иду на другой этаж, выше, где находится Аврора. Когда я туда прихожу, в коридоре уже никого нет. Я подхожу к стеклу. Там находится медсестра, присматривающая за новорожденными. Она меня узнает и аккуратно берет колыбельку с Авророй и подносит ее поближе, прямо к стеклу. Я ее благодарю, и она отходит в сторону. Аврора не спит, шевелит ручками и время от времени пытается открыть глаза, но это ей не удается. Потом она корчит странные гримасы, как будто ее что-то раздражает или она хочет заплакать. Но это длится только мгновение, она снова становится спокойной и шевелит губами, будто причмокивая. Она прекрасна.

В дверь сто второй палаты кто-то стучит.

– Можно?

– Входите.

В палату Джин входит доктор Фламини.

– Ну как мы себя чувствуем? Все в порядке? Девочка изумительная, и нет абсолютно никаких проблем. Мы сделали все возможные осмотры, взяли все анализы; ни малейшего признака желтухи.

– Хорошо, я рада, спасибо вам за все, доктор.

– Но, к сожалению, мы с вами знаем, что не можем сказать того же самого и о маме.

Джин ему улыбается.

– А это не могло бы, каким-нибудь странным чудом, исчезнуть?

– Да, это было бы прекрасно, но мы не можем полагаться на чудеса. Существует медицина, и мы должны ею воспользоваться на современном уровне. Мы очень продвинулись, и методы лечения совершенствуются все больше. Поэтому я с вами и согласился, с уважением отнесся к вашему решению, но теперь мы должны заняться лимфомой. Вы не хотели испытывать стресс, и я вам ничего не говорил, однако последние анализы и УЗИ, которое мы провели, показывают, что она развивается, она выросла – к счастью, не так быстро, как я опасался, но мы уже больше не можем оставлять ее в таком состоянии. Настало время повести на нее решительное наступление, химиотерапией и радиотерапией. Если вы не против, с завтрашнего дня мы начнем первый курс лечения. За вами будет наблюдать мой коллега, профессор Дарио Милани. Я уверен, что если мы начнем сразу же, то нам удастся быстро ее победить.

Джин на секунду закрывает глаза, пытается набраться смелости.

– Да, но это значит, что я не смогу кормить Аврору грудью?

– Нет, не сможете. Но лучше перевести ее на искусственное вскармливание, чем ждать дальше. Я понимаю выбор, который вы сделали, но уже совершенно не могу недооценивать грозящую вам опасность. Вы в очень серьезном положении, и вы должны сделать это именно ради Авроры.

Из глаз Джин начинают медленно течь слезы. Врач это замечает и передает ей коробочку с платками, которая у него рядом.

– Я знаю, это неприятно, но вы должны сохранять позитивный настрой. А теперь отдыхайте, вы устали. И звоните мне по любому поводу.

В самые разные моменты, даже когда жизнь должна быть только чудесной, а никак не иначе, люди умеют все усложнять. И я, как дурак, – в их числе. Я здесь, у стекла, смотрю сквозь него, улыбаясь так просто и так естественно, почти как слабоумный, с любопытством следя за малейшими движениями Авроры, зачарованный ими. Она заставляет меня вспомнить повесть «Превращение» Кафки – одну из тех немногих книг, которые мне понравились в школе. Я знаю, что сравнивать мою дочь с тараканом совершенно неуместно, но теперь ее неуверенные движения и полное бессилие вызывают у меня ассоциации с этой книгой, хоть это и глупо. Но, может, это сравнение не такое уж нелепое, правда, с небольшим уточнением: на самом деле этот таракан – я. Я лежу на спине, задрав кверху ноги и руки, не имея возможности повернуться, снова научиться управлять своими движениями. Такое ощущение, будто все, что случилось за мной за последнее время, меня обездвижило, словно я застрял в песке. Вот именно: я – словно кит, которого из-за перемены течения выбросило на берег. И я изнываю на солнце, вызывая насмешки какого-то зеваки, которому в это утро больше нечего делать. Нет ничего хуже, чем выронить из рук поводья собственной судьбы и сидеть на необъезженном коне, который мчит тебя неизвестно куда: он потешается над твоим неведением. Или это как будто в ветреный день в одиночестве плыть на паруснике без руля и ветрил. Ты не можешь изменить курс, и тебе не остается ничего другого, как только покорно смотреть, как он несется на скалы. Неужели я действительно не могу ничего сделать?