Великий переход. Американо-советские отношения и конец Холодной войны - Raymond L. Garthoff

в соответствии с этой предпосылкой, оставаясь более верным несколько тоскливому признанию Уайтхеда, что "у нас в Соединенных Штатах была тенденция уделять внимание Восточной Европе только во время кризиса". И несмотря на энергичное личное участие Уайтхеда, не было никакого нового или активного подхода к американской политике.

Однако с советской точки зрения, как уже отмечалось ранее, Соединенные Штаты вели не только открытую и скрытую пропаганду, но и политическую и военную подготовку к дестабилизации и, в конечном итоге, вмешательству в дела Восточной Европы и даже самого Советского Союза с целью свертывания коммунистического правления.

Хотя пропаганда Советского Союза и, вероятно, в значительной степени даже его собственные оценки были сильно преувеличены, они не были полностью вымышленными. Например, американские программы общественной дипломатии и "Проект демократии" включали контрабанду портативных радио- и видеопередатчиков для "Солидарности" в стране По через Институт свободных профсоюзов AFL-CIO. Радио "Свободная Европа" использовалось не только для передачи пропаганды американского происхождения, но и как канал для воспроизведения в Польше и других коммунистических странах материалов, передаваемых из этих стран по официальным американским и другим каналам. Финансировались польские эрнигровские группы. Около 10 000 воздушных шаров с контейнерами антисоветских и просолидарных пропагандистских листовок были повторно выпущены с острова Борнхольм, Дания, чтобы с помощью преобладающих ветров попасть в Польшу.

Деятельность в поддержку "Солидарности" осуществлялась в рамках совместной программы действий США и Ватикана с 1982 года.

Хотя в США такие действия считались оправданными ограничениями коммунистических обществ, советские и восточноевропейские правительства небезосновательно рассматривали их как подрывные. Подобная деятельность рассматривалась в Москве в зловещей связи с заявлениями президента Рейгана и других высокопоставленных чиновников, начиная с 1981 года. Речь Рейгана в ноябре 1986 года, не получившая особого внимания в США, имела особое значение.

Поводом послужила тридцатая годовщина II болгарской революции 1956 года, и Рейган отдал дань уважения борцам за свободу, но он пошел дальше: он, казалось, сказал, что Соединенные Штаты совершили ошибку, не вмешавшись в 1956 году, и что они не совершат эту ошибку снова. По его словам, "оглядываясь назад, на три десятилетия советского авантюризма по всему миру, может ли кто-нибудь сказать, что в наших интересах было стоять в стороне, сложив руки, во время гибели света в Венгрии? И будет ли сегодня в наших интересах стоять и смотреть на умирание света в Афганистане? Я говорю "нет". Ни тогда, ни сейчас. Никогда. Да, в наших интересах стоять вместе с теми, кто берет в руки оружие против моря тьмы". Большинство американцев поняли бы это как эмоциональную или красноречивую риторику, но не как политическое обязательство. Но в руководящих кругах Москвы эта речь была воспринята как опасный призыв к распространению доктрины Рейгана, ранее применявшейся только в третьем мире, на Восточную Европу.

Помимо риторики американских политических лидеров, были и более зловещие заявления менее высокопоставленных, но официальных лиц, которым уделялось серьезное внимание на Востоке. Например, чиновник американского министерства обороны в 1983 году заявил: "Администрация Рейгана рассматривает постоянный рост советской военной мощи за последнее десятилетие и более как самую большую угрозу... надеждам на восстановление свободы в странах Балтии и других покоренных национальностей нынешней советской империи". Таким образом, он подразумевал, что даже оборонительная военная мощь СССР для защиты существующих границ была нелегитимной, и что сам Советский Союз был лишь "нынешней", но не обязательно прочной страной. Более того, он продолжил: "Нашей [американцев] целью должно быть ослабление советской власти в Восточной Европе и странах Балтии". И он связал это с американской политикой дифференциации в замечательных выражениях: "дифференциация в пользу тех, кто пытается быть свободным". Такого рода заявление сделало более угрожающим повторное заявление президента Рейгана и других лидеров американской оговорки о включении в 1940 году трех балтийских стран (Латвии, Литвы и Эстонии) в состав Советского Союза.

Он спросил: "Должны ли мы заверить советских планировщиков, что им не нужно беспокоиться о контрвторжении?".

Это советское беспокойство проистекало из первых зловещих оценок политики администрации Рейгана еще в 1981-82 годах. Так, в просочившемся в сеть совершенно секретном руководстве по обороне 1982 года не только провозглашалась цель подорвать поддержку коммунистических сил в советской сфере в Восточной Европе, но и содержался призыв к наращиванию специального военного потенциала, чтобы в военное время "для использования политических, экономических и военных слабостей в рамках Варшавского договора и для срыва тыловых операций противника силы специальных операций проводили операции в Восточной Европе".

В одном случае прямой контакт американских военных со страной Варшавского договора вызвал серьезное беспокойство в Москве.

На фоне их собственных подозрений такие признаки американской заинтересованности в освобождении народов Восточной Европы и частей Советского Союза могли даже заставить американское безразличие к улучшению отношений с существующими правительствами в Восточной Европе казаться скорее продуманным и зловещим, чем небрежным или малоприоритетным. Кроме того, некоторые американские шаги были регрессивными. Например, в течение 1970-х годов США постепенно заключали соглашения с каждой из стран Восточной Европы, отменяя взаимные дискриминационные ограничения на поездки дипломатов, введенные в годы холодной войны. Затем в декабре 1985 года США вновь ввели ограничения на поездки в Болгарию, Чехословакию, Польшу и Восточную Германию с января 1986 года (и, руководствуясь принципом дифференциации, просто предупредили венгров и румын о недопустимости шпионажа, не применяя при этом дискриминационные ограничения в отношении дипломатов.

 

Через несколько месяцев те страны, которых это коснулось, ответили аналогичными ограничениями. Этот вопрос не был значительным, но символически он, казалось, воскресил практику "холодной войны".

В то время как американские отношения с Восточной Европой в 1980-х годах развивались по низкой и ухабистой дороге, западноевропейские связи с Востоком продолжали развиваться. Западноевропейцы продолжали возмущаться и обижаться на американские усилия, направленные не только на жесткое применение стратегического торгового контроля КОКОМ к их торговле с Восточной Европой (в то же время настаивая на исключениях для военной торговли США с Китаем), но и потому, что европейцы рассматривали торговлю как важный инструмент для улучшения отношений, для разрядки, и этой цели они продолжали придерживаться. Однако Соединенные Штаты стремились ограничить торговлю не только по стратегическим, но и по политическим причинам, связанным с желанием стимулировать экологические и политические трудности на Востоке, чего не разделяли европейцы. К августу 1984 года раздраженный министр экономики Западной Германии Мартин Бангеманн заявил на пресс-конференции в Бонне, что правительство Западной Германии "не потерпит" дальнейшего ужесточения контроля над торговлей с Востоком.

Министр иностранных дел Ганс-Дитрих Геншер в своем комментарии, косвенно направленном против США, призвал западные страны проводить политику, "свободную от внутриполитических взлетов и падений", и он