Сообщество как городская практика - Талья Блокланд

Как уже отмечалось, идентификации представляют собой практические навыки, материализованные в коллективных нарративах и небольших взаимодействиях. Здесь необходимо различать две социальные фигурации.

Во-первых, я делаю различие между 1) встречами или транзакциями (коммуникациями) между участниками какой-либо персональной сети и 2) прочными вовлеченностями (durable engagements) и мимолетными столкновениями (fluid encounters) – последние два понятия описывают практики, то, что мы делаем в плане отношений, взаимодействуя с другими, с теми, кто не является частью наших персональных сетей. Во-вторых, я различаю четыре типа социальных связей, которые могут быть разовыми пересечениями или же могут длиться бесконечно долго. Эти типы характеризуют границы, которые можно провести между двумя агентами в процессе осуществления персональных сетевых связей, прочных вовлеченностей или мимолетных столкновений.

Прочные вовлеченности

Персональные сети состоят из людей, которых мы знаем лично, и людей, которых мы знаем через близких знакомых – опять же, как конкретных людей. Однако социальная жизнь состоит из множества форм связей. Мы можем брать на себя определенные роли (в том смысле, как это понимается в работе Hannerz 1980), например студентов в университете и участвовать в чем-либо продолжительное время, встречаясь с другими людьми; кроме того, персональные сети способны эволюционировать, хотя это не обязательно им присуще. На протяжении долгого времени можно ходить в одну и ту же церковь, на одни и те же занятия по степ-аэробике или даже на одну и ту же работу, но при этом так и не сформировать персональные сетевые связи с людьми, с которыми там происходит взаимодействие. Я предпочитаю понятие «прочные вовлеченности» (durable engagements), поскольку слово «вовлекаться» (to engage) указывает на ту или иную практику участия и принятия на себя обязательств. Когда люди вовлечены (engaged in) в какое-либо дело, это обычно означает, что они являются частью группы, выполняющей что-либо вместе. В большинстве случаев некое событие не может состояться, пока не присутствует больше, чем два человека. Их общая цель зачастую будет интегрирована в какой-либо социальный институт. Сейчас люди все время чем-то заняты вместе. Используя понятие «прочные вовлеченности», я обращаю внимание, во-первых, на те социальные отношения, которые прекратят свое существование при исчезновении конкретного института. Если я участвую в школьном родительском комитете, то он перестает существовать, когда школа не работает, а заодно исчезает и бóльшая часть моих отношений, связанных с этой структурой (или даже все подобные отношения). Во-вторых, если я отказываюсь от своей роли в качестве участника родительского комитета, ее возьмет на себя кто-то другой, и прочные вовлеченности сохранятся. Соответственно, подобные прочные вовлеченности необязательно принимают форму связей в персональной сети. Марио Смолл (Small 2010) изучил способы, при помощи которых родители детей, посещавших один детский сад в Соединенных Штатах, формировали социальный капитал между собой и в отношениях с воспитателями. Смолл продемонстрировал, что у родителей, встречавшихся в тот момент, когда они оставляли в саду или забирали оттуда своих малышей, возникали связи, обладавшие прочностью благодаря тому институциональному контексту, в котором все это происходило. Как мы уже видели, подобные институты могут оказываться фокусами формирования социального капитала. Однако если мы зададимся целью дать количественную оценку персональных социальных сетей этих родителей, то может оказаться, что у них имеется множество сетевых связей, но родители, знающие друг друга по детскому саду, могут и не присутствовать в других наборах социальных связей. Разумеется, может быть и так, что будничные, повторяющиеся взаимодействия родителей и их знакомство, существующее благодаря тому, что их дети вместе ходят в сад, создают больше персональных взаимосвязей: родители могут подружиться или даже влюбиться. Но вне зависимости от того, произошло это или нет, их прочные вовлеченности породили социальный капитал, а возможно, и некое ощущение общих идентичностей, предполагающее, что они по меньшей мере ситуационно связаны с родительством. В действительности не имеет значения, превращаются ли прочные вовлеченности в персональные связи. Они важны для определения сообщества как культуры, не исчерпывающейся ни конкретным местом, ни сетевыми связями.

Подобные знакомства во многом могут напоминать слабые связи, однако имеется важное отличие от них. Тот феномен, которому представители сетевого анализа дали определение «слабых связей» (а социологи, вероятно, понимали его в более общем смысле как просто связи), представляет собой постоянные отношения между одними и теми же лицами. Мы знаем имена этих людей, у нас есть кое-какая информация о них, и встречи с ними не являются делом случая. Для нас эти люди существуют как индивидуальные личности. С кем конкретно происходит встреча в детском саду, момент довольно случайный (хотя соответствующий набор лиц ограничен другими родителями), а общение у входа в детский сад или на игровой площадке после того, как родители забрали детей, происходит между теми, кому случилось там оказаться. Со временем мы опознаём лица, завязываем беседы, узнаём имена. Все это так, но бóльшая часть происходящего в рамках данной формы социализации имеет место относительно независимо от конкретных личностей, участвующих в этом процессе. Некоторые родители могут исчезнуть, когда они переезжают или когда их дети достигают школьного возраста, а на их месте появляются новые родители, после чего прочные вовлеченности формируются заново с новыми родителями или продолжают свое существование с теми, кто остался. Меняются только участники. В этом смысле другие родители взаимозаменяемы: общим моментом является роль родителя малыша. Могут возникать и формы связанного с детьми социального капитала (Nast and Blokland 2014) – в особенности в том случае, когда родители имеют схожие представления о воспитании детей. Но эти формы социального капитала не будут относиться к конкретным личностям родителей (или относиться к ним лишь в малой степени), совсем не обязательно они будут относиться к их персональным сетям или к их структурным позициям в социуме.

Кроме того, прочные вовлеченности могут существовать и в сугубо виртуальной форме. Интернет предполагает открытость и возможность нивелировать привычные категориальные границы. Чаще он вносит свою лепту в «дробление (compartmentalization) сообщества» (Calhoun 1998: 392), выражающееся в том, что опосредованная интернетом коммуникация обладает огромным потенциалом «избегания такого типа публичного взаимодействия, которое будет выводить человека за пределы непосредственных вариантов личного вкусового и культурного выбора» – однако именно в такого рода взаимодействиях присутствует потенциал для прочных вовлеченностей. Поскольку сообщество (в культурном его понимании) включает конструирование общих символов, общих опытов и общих нарративов, породить ощущение сообщества могут как прочность вовлеченности, так и коллективная мотивация для этого. Единичные опыты, полученные в каком-то незнакомом месте, представляют собой отношения, через которые передается распознавание символов и согласование их смыслов. Таким образом, прочные вовлеченности представляют собой социальные отношения между людьми, которые продолжительное время включены в какой-либо институт или вид деятельности и формируют привязанности, не зависящие от их личного взаимодействия. Мы отличаем их от иного вида связей, которые обычно не фиксируются: кратких, случайных взаимодействий, которые именуются здесь термином «мимолетные столкновения».

Мимолетные столкновения

В наших повседневных действиях, помогающих нам справляться с различными задачами, формировать собственную персональную сеть или приводящих нас к нашим прочным вовлеченностям, всегда присутствует некое переходное время. Когда вы отправляетесь на встречу с другом, покупаете цветы для любимого человека или идете на футбольную тренировку, в группу взаимопомощи или на собрание в школе, вы постоянно взаимодействуете с другими людьми. Не следует пытаться пересекать оживленную улицу, не обращая внимания на других. Мы ожидаем в очередях к кассам, убираем сумку со свободного сиденья в поезде, чтобы на него мог сесть другой пассажир, отходим в сторону, чтобы дать кому-то пройти: все время мы замечаем других. Мы сталкиваемся с ними на короткое время, а затем идем дальше своим путем. Масштабные исследования способов перемещения людей в публичных пространствах выполнили символические интеракционисты (см. Goffman 1971; Lofland 1998). Как показал Ирвинг Гофман, большая часть жизни в публичной сфере следует правилу вежливого невнимания: мы осознаем присутствие других, но действуем так, как будто их игнорируем. Мы считаем тактичным не вмешиваться в дела других; мы не хотим, чтобы всякий приветствовал нас на улицах большого города. Иногда подобное опознание