Сообщество как городская практика - Талья Блокланд

с теми отношениями, что позволяют участникам [сообщества] встречаться друг с другом; в подобных более широких группах… отсутствуют какие-либо динамические характеристики личной встречи, способы, посредством которых они переживают одно поколение за другим; их сложно осмыслить, у них нет лидеров и последователей, и в этом смысле у них отсутствует социальная структура (Mogey 1956: 138).

В электронной переписке двух африканских исследователей, Тома Одхиамбо и Роберта Мупонде, опубликованной в качестве диалога в сборнике «Йоханнесбург», Одхиамбо рассуждает об идентификациях людей, «прибывающих» в этот город:

Мне удалось установить, ‹…› что отношения в конкретном месте создаются и прекращаются в зависимости от того, за какую европейскую футбольную команду болеет тот или иной человек, в особенности если он является выходцем из Западной Африки, учитывая множество игроков из Нигерии, Ганы, Сенегала и Камеруна, выступающих в европейских лигах. Таким образом, футбол для этих африканских мигрантов становится маркером социальных границ… Ну и дела! (Odhiambo and Muponde 2008: 251).

Следовательно, идентификации являются социальными, причем это «практические достижения», а не «статические формы» (Jenkins 1994: 218).

Тот факт, что идентификация имеет социальный характер, отсылает к коллективности, которая определяет себя сама (Дженкинс (Jenkins 1996: 23) называет это группой для себя), и коллективности, которая идентифицируется и определяется другими (категория в себе, ibid.). Поэтому идентификация, или культурная конструкция сообщества и конструкция нашей персональной связи с ним, состоит из процессов групповой идентификации и процессов социальной категоризации, причем обе группы процессов стимулируют друг друга. Если категория представляет собой коллективность, определяемую в соответствии с внешними критериями, которые формулируют социологи или антропологи, то группа определяется природой внутренних отношений между ее участниками (Jenkins 1994: 201). Социальные группы определяют себя сами, социальные категории определяются другими, а социальная идентичность оказывается результатом обоих этих процессов определения – внутреннего и внешнего. Подобные процессы не обязательно порождают прекрасные и приятные сообщества. Они подразумевают и то, что Мишель Фуко называл «субъекцией»: «идентичности, которые стали доступными для нас в культурном смысле, зачастую деформируют и ослабляют, одновременно конституируют и ограничивают, предоставляют людям узкое понимание возможности, удерживают их на своих местах» (Dirks et al. 1994: 13). Кроме того, они проистекают только из межличностных действий. Например, способствовать категоризациям могут государственные интервенции по перераспределению социальной помощи:

попытка предназначить ресурсы и вмешательство для той или иной группы населения, которая воспринимается как имеющая особенно острые или специализированные «нужды», может привести либо к появлению некой новой социальной категории, либо к укреплению уже существующей категоризации (Jenkins 1994: 214).

Аналогичным образом руководимые государством подсчеты в рамках переписей населения, производство статистической информации и картография могут создавать официальные классификации, утверждающие категории в официальном дискурсе (ibid.: 215). Категоризация обладает особым эффектом «почти полной натурализации социального порядка, формирования прочных гомологий между личной идентичностью и социальной классификацией» (ibid.). Как утверждал Пьер Бурдьё, подобные категоризации становятся доксой – «тем, что не подлежит сомнению и с чем каждый агент по умолчанию соглашается самим простым фактом действия в соответствии с социальными конвенциями» (Bourdieu 1994: 164). Тот факт, что идентичность и сообщество зависят от работы по проведению границ, такой как категоризация, не является ни новостью, ни чем-то удивительным:

Самым первым актом Творения был акт разделения. Сущности стали возникать именно посредством отделения друг от друга… Подобно большинству космогонических сюжетов, библейская история Творения представляет собой аллегорическое описание процесса, посредством которого мы обычно создаем порядок из хаоса. Эти теории происхождения универсума почти единообразно описывают формирование сущностей… из лишенной границ, недифференцированной пустоты. Как сообщают нам все эти сюжеты, различения представляют собой основу любой упорядоченности (Zerubavel 1991: 1).

Опыт любой идентичности заранее допускает проведение некоторых границ: «социальная идентичность всегда предполагает исключение, поскольку любое включение с неизбежностью содержит и определенный элемент исключения» (ibid.: 41). Поэтому в процессах групповой работы по проведению границ присутствуют действия по включению точно так же, как и действия по исключению. Восприятия различия и сходства формируют основу аффективного вовлечения или дистанции и обособленности (Swaan 1995: 25). Исключения происходят потому, что конструирование сообщества представляет собой не только набор практик, посредством которых мы определяем, кто мы есть; оно зависит также от того (и отражает этот момент), каким образом наша социальная среда определяет нас в социальном отношении и какие типы отношений мы формируем с другими в этой среде (de Jong 1986: 27).

Зерубавель (Zerubavel 1991: 40) утверждал, что исключения и включения приобретают форму пончика (см. также Lamont 1992: 9–10). Внутри той или иной группы нормы и ожидания, усвоенные посредством предшествующих практик, задают текущие практики в стремлении удерживать границы на своем месте и не выходить «за рамки» (отсюда и функции табу в культуре), хотя что значит «за рамками», тоже определяется посредством того, что находится «вне сферы моральных вопросов» (Zerubavel 1991: 41). Сам по себе этот пончик (doughnut) – а именно форма тора, образованная тестом, – является местом пересечений и связей, а также установления контактов с другими, кто уже не принадлежит к группе с общими интересами. Однако они не являются незначимыми фигурами – в них содержится потенциал социального взаимодействия, идентификации и сообщества. Именно здесь происходят «систематическое установление и обозначение отношений сходства и различия между индивидами, между коллективами и между индивидами и коллективами» (Jenkins 1996: 4). В этой сфере можно поместить как некоторые из слабых связей, которые привлекали внимание представителей сетевого анализа, так и многие другие формы прочных вовлеченностей и мимолетных столкновений, которые неспособен уловить этот подход. Именно к этим формам прочных вовлеченностей и мимолетных столкновений мы теперь и обратимся.

4. Вовлеченности, столкновения, социальные связи

Установив, что процессы исключения и включения позволяют нам как социально соотносить и отделять себя, так и конструировать сообщества как культуру, мы больше не можем называть сообществами просто жилые районы или сети. В качестве коллективных и культурных фигураций, возникающих посредством практик, сообщества постоянно меняются и пребывают в текучем состоянии, они включают в себя нечто большее, чем просто межличностные связи. В то же время не все наши персональные связи можно рассматривать в качестве «сообщества». Кроме того, люди не приобретают постоянные позиции в виде персональных связей. Можно легко привести примеры того, как любовь превращается в ненависть – популярная тема в голливудских фильмах. Мистер Роуз (в исполнении Майкла Дугласа) и его жена (в исполнении Кэтлин Тернер) – разводящаяся пара в фильме «Война Роузов» (режиссер Дэнни де Вито, 1989) – готовы перегрызть друг другу глотки и демонстрируют примечательную степень агрессии. Дружба развивается и прекращается. Однако отношения меняются и за пределами индивидуальных связей. В фильме «Эксперимент 2: Волна» (режиссер Деннис Ганзель, 2008) это демонстрируют старшеклассники, вовлеченные в экстремальные групповые процессы, которые оборачиваются различными формами исключения. В этом фильме преподаватель пытается объяснить своим немецким ученикам силу авторитарных обществ с помощью социального эксперимента, который полностью выходит из-под контроля, и ученики обретают реальное ощущение собственной значимости благодаря дисциплине экстремистской группы. Пользующиеся популярностью ученики, которые не стали соблюдать новые принципы и правила, выходят из фавора, а те, над кем издевались, сами начинают издеваться над другими. Социальные связи и их значения не зафиксированы. Один из аспектов сообщества, похоже, предполагает (по меньшей мере, с точки зрения нашего здравого смысла), что чем лучше мы узнаём людей, тем теснее переплетаются наши сети и тем очевиднее присутствие «сообщества» – в позитивном смысле. Однако у каждого из нас есть коллеги или однокашники, которым мы симпатизируем тем меньше, чем больше их узнаём. Если согласиться с тем, что идентификацию, социальную идентичность и сообщество резонно рассматривать в качестве представителей одного «семейства» социологических понятий и практик, то следует задаться вопросом о том, как можно осмыслить данные культурные фигурации в реляционном ключе. Нам необходимо разобраться, какие типы связей играют те или иные роли в социальном конструировании сообщества (при этом связи следует понимать как веберовские идеальные типы, а не в их фактическом