Эшафот забвения - Виктория Платова

Вместе с Кравчуком в съемочную группу пришли и егомальчики-телохранители, осевшие на мелких должностишках всевозможныхассистентов, помощников звукорежиссера и водителей. Они же выполняли функцииохраны: ежедневно через Братны проходили немалые суммы денег (все это шло нааренду павильонов, съемочной техники и оплату услуг, которые предоставлял“Мосфильм”. А здесь предпочитали наличные).

Люди Кравчука были удивительно похожи на всех оперативникови боевиков сразу – это был один и тот же психологический тип. Что делают они вмирной, немного расхлябанной съемочной группе, оставалось для меня загадкой –правда, не самой интригующей на сегодняшний день. Гораздо больше меняинтересовали сам Братны и его окружение: почти в каждом из этих людей былокакое-то двойное дно, какая-то тщательно оберегаемая тайна, какой-то скрытыйпорок, какая-то червоточина. Школа аналитического спецпитомника КостиЛапицкого, о которой я так страстно, так безнадежно пыталась забыть, давалазнать о себе: я с трудом подавляла желание проследить за киношниками послеработы – наверняка вскроется что-нибудь из ряда вон выходящее. И ВованТрапезников окажется крупным наркодилером, звукооператор Шуренок Вепрев –удачливым сутенером, а гримерша Ирэн – профессиональной отравительницей.

О том, как я вытащила “Паркер” у Братны, я так ему и нерассказала…

* * *

…Я увидела давно забытую кинозвезду Татьяну Александрову(“урожденная Святополк-Мирская, последняя из княжеского рода, можете себепредставить, только тс-с, не стоит об этом распространяться”) в первый деньсъемок.

Это была высокая, очень некрасиво состарившаяся женщина,никакого намека на былую славу, мужа-генерала (“в наше время высший генералитетпредпочитал актрис с хорошими вокальными данными и маленькими родинками над верхнейгубой, только тс-с, не стоит об этом распространяться”). Она доживала свой векв запущенной маленькой квартирке на окраине Москвы, всеми брошенная иопустившаяся. Сквозь чудовищно окрашенные хной волосы просвечивала пергаментнаякожа, губы стерлись и потеряли очертания, на выпирающих ключицах болталисьстаренькие бусы – полная дешевка, жалкая имитация речного жемчуга.

Ее появление произвело на жизнерадостных щенков из группыБратны тягостное впечатление. Такое тягостное, что молоденькая впечатлительнаяактриса Даша Костромеева (в фильме ей была отведена роль подружки главногогероя) расплакалась и потребовала сто грамм коньяку, чтобы прийти в норму.Женщина не может, не имеет права жить так долго, уныло думала я, отпаивая Дарьюконьяком (следить за самочувствием актеров тоже входило в обязанностиассистента, так было заведено Братны с самого начала).

– Я ее боюсь. Старая ведьма, – причитала Даша,постукивая зубами о край стакана.

– Ничего страшного, – успокоил ее меланхоличныйвесельчак дядя Федор, давно мечтавший переспать с хорошенькой статисткой. –Через несколько десятков лет увидишь в зеркале то же самое.

– Ты, как всегда, любезен, Федор, – поморщилась Даша, –умеешь утешить женщину.

– Если переспишь со мной, обязуюсь утешать тебя доконца дней.

– Твоих или моих? – Костромеева привыкла к откровениямдяди Федора и потому реагировала спокойно.

– Думаю, что ты умрешь раньше. Старость для актрисы –смертный приговор, что-то вроде гильотинирования, ты сама это видишь, мояпрелесть. Ну, так как, переспишь со мной, пока не вышла в тираж?..

Я оставила вяло пикирующихся молодых людей и целикомсосредоточилась на бывшей кинозвезде. Нет, она не была такой уж старой, в чудомсохранившейся карточке из архивов актерского отдела значился год ее рождения –тысяча девятьсот двадцать пятый, в этом возрасте, да еще обладая сильнымхарактером, можно неплохо выглядеть. А в том, что Александрова в свое времябыла выдающейся личностью, у меня не было никаких сомнений. Она пережилачетырех мужей (все в чине от генерал-майора до генерала армии), была любовницейдавно почивших в бозе начальников отделов ЦК, двух американских дипломатов иодного британского атташе по культуре. Связь с иностранцами сходила ей с рук, каки многое другое: в молодости, в конце сороковых, она была чертовски породиста ичертовски талантлива. Она блистала в музыкальных комедиях и фильмах-ревю, нопотом неожиданно потеряла голос – и ее карьера сошла на нет. Быстрая иослепительная слава сменилась такой же быстрой и ослепительной безвестностью:вот этого-то она и не смогла простить себе самой. Это увядшее, безобразное лицозаписной алкоголички, эта морщинистая, как у варана, шея – она как будто бымстила своей собственной, предавшей ее популярности…

И все же я не могла оторваться от лица старухи: в этомпрезрении к себе самой, в яростном нежелании хоть как-то облагородить свойпочти непристойный закат было что-то завораживающее.

– Нравится? – Появившийся за моей спиной Братны почтииспугал меня.

– Что?

– Старуха.

– Не знаю.

… – Брось ты. Я за тобой давно наблюдаю. Ты же глаз от нееотвести не можешь. Пялишься на нее, как будто это не пожилая женщина,страдающая диабетом, а самец со взопревшими яйцами. Что и требовалось доказать.Со старушонкой я попал в точку. Нет ни одной старой стервы, которую Господь Богскроил бы лучше.

– Мог бы найти кого-нибудь не такого отталкивающего. –Впервые за месяц я почувствовала раздражение: все-то ты знаешь, Анджей Братны,первый отличник в небесной канцелярии.

– Скажу тебе то, что ты и сама понимаешь, ты же умнаяженщина, Ева. Красоту еще никому не удавалось запомнить. Красота – стандартнаявещь, ничего выдающегося, а вот некрасивость – это штучный товар, это промыселБожий. Никаким стандартам она не подчиняется. Красота не можетсовершенствоваться, ее удел – увядать. А уродство может оттачиваться годами,оно только крепнет с возрастом, как хорошее вино. И иногда доходит досовершенства. Но это уже другой вид совершенства. Высший. Кстати, однаинтересная деталь… Знаешь, как назывался ее дебютный фильм? “Красавица изпредместья”. Чем не ответ на все вопросы, просто и со вкусом…

Любуясь старухой, Анджей отступил на шаг и едва неспоткнулся о кабель, который тянул один из осветителей, приветливый молодойчеловек, вечно жующий соленый арахис. Кажется, его звали Валерой, но онпредпочитал откликаться на имя Келли. Что оно означало, не знал никто.

Келли поддержал Анджея, а я злорадно улыбнулась: ничточеловеческое тебе не чуждо, Братны, вполне мог упасть и разбить себе гоноровыйшляхетский нос. И кровь у тебя оказалась бы того же цвета, что и у простыхсмертных.

– Красотка из предместья, – ни к кому не обращаясь,тихо сказал Келли.

– Что? – Анджей вопросительно посмотрел на него.

– Красотка, а не красавица. Фильм назывался “Красоткаиз предместья”, – повторил осветитель.

– Ну да. Именно. “Красотка из предместья”. Это звучитдаже лучше, хотя и не в духе соцреализма, – воодушевился Братны.