Пуля для депутата - Алексей Рыбин

Он мог бы открыть еще десяток газет, и все бы они продавались, принося прибыль. Но в какой-то момент ему стало скучно этим заниматься: деньги шли исправно, и ему, в принципе, их хватало, поскольку просто не оставалось времени на то, чтобы их тратить.

— Что нужно для того, чтобы газета продавалась? — спрашивал он знакомых, подвыпив на какой-нибудь презентации или на очередном юбилее.

— Что?! — спрашивали в один голос знакомые, обуреваемые жаждой наживы и вместе с тем не обладающие такой пробивной силой, какой владел Анисимов, не избалованные благосклонностью удачи, как он.

— На первой полосе — голая баба, в серединке — анекдоты, в конце — кроссворд. Все! Гарантия! Тираж пойдет. Ну, в метро надо денег сунуть, в «Союзпечать» сунуть, в «Экспресс», в «Курьер», распространителям — и все!

— Туда сунуть, сюда сунуть — так без штанов останешься… — качали головами сомневающиеся знакомые.

«А вы и так без штанов, — думал Анисимов и молча пожимал плечами. — «Он им бесплатный совет дает, за который, будь они поумнее, ухватились бы, да еще потом отблагодарили бы Анисимова по-товарищески, а они кочевряжатся! Дудаки, совки и раздолбай…»

Но не только деньги интересовали Анисимова. Деньги уже давно были для него лишь цифрой. Он вступил в ту полосу личной экономической свободы, когда можно спокойно не думать о завтрашнем дне, и не спешил переходить к следующему этапу — этапу настоящего богатства, отлично понимая, что такое богатство как раз и обяжет его думать о дне завтрашнем. И не о дне даже, а о грядущем часе и минуте. Вот тогда его относительно свободная жизнь, когда он вроде бы сам себе хозяин, кончится на этом навсегда.

Анисимов знал очень многих действительно богатых людей, иногда им завидовал… Но большей частью — нет. Он не испытывал нужды: когда ему нужны были деньги и не хватало наличности, его легко кредитовали многочисленные знакомые, приятели, товарищи — друзей он не заводил, вернее, они сами как-то не заводились. Слишком уж Анисимов стремился быть «вещью в себе», не подпуская близко никого, даже самых милых дам и самых нужных деловых знакомых.

Основным же препятствием, которое не давало ему войти в клан богатых, в общество пресловутых «новых русских» (так называли богатых в народе — сам Анисимов морщился от этого выражения, считая его некорректным и глупым), сильнейшим тормозом для его финансовой карьеры было собственное неуёмное любопытство.

Он, наверное, мог все-таки считаться по-настоящему талантливым и профессиональным журналистом. Новости интересовали его больше определенной суммы денег, получаемых в течение дня из разных источников. Сумма эта росла год от года, а вот возможность опубликовать хорошую новость, рассказать о хорошем скандале первым, в журнале, газете, да еще в собственной, или в телепередаче — эта возможность приносила радости неизмеримо больше, чем разглядывание нескольких кредитных карточек, которыми Анисимов постепенно обзавелся.

Наиболее интересовавшей Анисимова областью жизни было все, относящееся к криминалу. Он видел ясно как божий день: самые значимые для страны вообще и для каждого отдельного человека в частности события так или иначе связаны с криминалом. Изучая различные читательские рейтинги, результаты опросов, читая письма, приходящие в газеты, к которым он имел какое-либо отношение, Анисимов давным-давно уяснил, что криминал в России касается напрямую всех и каждого — и не интересовать граждан просто не может. А значит, и покупать они будут в первую очередь те газеты, которые наиболее полно осветят эту сферу их жизнедеятельности.

В конце концов, когда газет ему уже показалось мало, Анисимов создал центр журналистских расследований, назвав его «Независимым агентством».

Собственно, этот центр весь состоял из него самого. Благодаря огромному количеству личных знакомств Олег Евгеньевич Анисимов широко использовал в качестве информаторов служащих многочисленных частных охранных предприятий, платя им за услуги рекламой. Этот инструмент заработка Анисимов вообще считал для себя главным. Он знал о рекламном законодательстве все — изучал этот предмет очень внимательно и пользовался тысячами лазеек в положениях о рекламной деятельности. Ему удавалось благополучно уходить от налогов и проводить совершенно свободно как скрытую, так и явную рекламу тех предприятий, в услугах которых журналист нуждался.

Иногда бывали периоды, когда казалось, что все его газеты работают себе в убыток. Но деньги вдруг откуда-то снова появлялись, и относительное финансовое благополучие, к которому привыкли непритязательные питерские журналисты и редакторы, трудившиеся в печатных органах Анисимова, восстанавливалось. Все успокаивалось, возвращаясь на круги своя.

Громкое имя «Независимого агентства» тоже работало на имидж Анисимова. Теперь он стал фигурой еще большего масштаба: его можно было видеть и в мэрии, на заседаниях законодательного собрания, куда не допускалась пресса; он был лично знаком с мэром, и, хотя тот его слишком близко к себе не подпускал, журналист мог козырнуть при случае именем-отчеством градоначальника — мол, позвоню, посоветуюсь, как там и что. Это действовало, если не на всех, то на многих.

Ну и, конечно же, не только пафосная сторона имела здесь место: Олег Евгеньевич на самом деле серьезно интересовался криминальной стороной жизни Питера и раскапывал порой удивительные факты, будоражившие умы читателей на протяжении порой целой недели, а то и двух, вызывавшие шквал телефонных звонков в редакцию одной из газет, где Анисимов устроил штаб-квартиру «Независимого агентства журналистских расследований».

Много было звонков с выражением признательности, благодарности за бесстрашие и гражданское мужество, проявляемое журналистами при расследовании фактов коррупции и других проявлений преступности в высших эшелонах власти, при оказании помощи правоохранительным органам в задержании особо опасных бандитов, при публикации нелицеприятных статей о городском руководстве, о тайнах питерской милиции.

Но еще больше доносилось из телефонной трубки брани и угроз: хриплые голоса грозили разорвать «продажных писак» на куски, уничтожить их вместе с семьями и всеми родственниками — аж до седьмого колена, выбросить журналистов из страны, взорвать двери в их квартиры, перебить им окна, а самих — изуродовать, поджечь, избить, уволить, разорить, кастрировать и т. п.

Анисимов практически не реагировал на подобные звонки, как и на письма «трудящихся». Первые не могли вызвать у него ничего, кроме ироничного хмыканья: он разоблачал, обличал и расследовал — да, это было. Но изобличал, раскапывал и освещал Олег Евгеньевич только то, что вполне допустимо было извлечь на свет в данный, конкретный момент. Перейди он определенную грань — потерял бы немедленно удачливый журналист и газетчик и тиражи, и деньги. Да и самой жизни, наверное, уже давно бы лишился. Кстати, очень даже вероятно, что не имел бы он даже могилы.

Он очень хорошо знал, чем может обернуться не ко времени сказанная резкая фраза в адрес того или иного высокопоставленного лица. Или просто крупного предпринимателя. Примеров тому он знал, предостаточно. Анисимов вовсе не хотел становиться еще одним «героически погибшим борцом за правое дело».