Сверху и снизу - Лаура Риз

Уровень воды постепенно повышается. Когда ванна становится почти полной, я наклоняюсь вперед и закрываю кран, затем откидываюсь на спину и лежу с закрытыми глазами, думая о черной машине. Впредь надо быть осторожнее.

Примерно через двадцать минут вода становится чересчур прохладной. Я ненадолго открываю пробку и добавляю горячей, помешивая воду рукой. В этот момент появляется Ян. Он хмурится, указывая на мое бедро, где кожа сильно покраснела и слегка припухла.

— Что это?

— Упала с крыльца, — придумываю я. — Ничего страшного.

Ян нежно целует рану, затем берет мочалку и начинает тереть мои руки и плечи, старательно обходя поврежденные участки. Мы оба молчим, но на лице Яна явно написано удовольствие. Я закрываю глаза и лежу неподвижно, наслаждаясь его прикосновениями. В его руках я полностью размягчаюсь. Наверное, пора рассказать Яну о вчерашнем ужине с М. Ян — это часть моей жизни, и он обязан знать правду. Но когда я открываю глаза, то понимаю, что ничего ему не скажу. Ян станет возражать, скажет, что я вела себя глупо — особенно после сегодняшнего инцидента возле магазина, — и будет настаивать на том, чтобы я перестала видеться с М. Так я могу потерять его, и это заставляет меня промолчать.

Улыбаясь, Ян раздевается и садится в ванну сзади меня. Уровень воды сразу поднимается, едва не перехлестывая через край. В моей маленькой ванне мы едва умещаемся вдвоем. Одна нога Яна лежит на краю, другая согнута в колене. Задрав колени к подбородку, я прижимаюсь к нему. Нам тесно, неудобно, но все равно это здорово. Близость Яна успокаивает меня, и, когда он прижимает меня к себе, я решаю, что будет лучше, если я ничего не расскажу ему об М.

Хотя мой дом на Торри-стрит находится в пределах городской черты, наш район отделяет от собственно Дэвиса шоссе номер 80, а к югу уже лежит настоящая сельская местность. Здесь на целые мили тянутся обработанные и засеянные поля, среди которых изредка попадаются старые дома или небольшие одноэтажные строения сельскохозяйственного назначения — вроде компании по продаже семян, например. М. здесь постоянно бегает трусцой вместе с Рамо.

Я встретила его во время пробежки этим утром на углу Монтгомери и Росарио-стрит, что в квартале от моего дома. Увидев меня, он улыбнулся и пригласил составить ему компанию. Солнце еще не встало, но на востоке по небу уже протянулись предвещающие рассвет пурпурно-серые полосы. Мы бежим на юг по шоссе номер 104, вдоль мокрых, покрытых туманом полей. Честно говоря, мне приходится нелегко. Я не бегала уже очень давно, и хотя регулярно занимаюсь в атлетическом клубе, трехмильная пробежка, которую М. совершает по понедельникам, средам и пятницам, для меня слишком большая нагрузка.

Глядя на М., я готова признать, что он привлекательный мужчина. Поджарый, подтянутый, на лице безмятежное, скучающее выражение бегуна, который далеко не исчерпал своих возможностей. Я уверена, что из-за меня он сейчас бежит медленнее обычного. На нем темно-синий «олимпийский» тренировочный костюм с белыми полосами на брюках и перчатки. Жаль, что я забыла надеть перчатки — мои пальцы уже совсем закоченели.

— Где вы были позавчера вечером? — спрашиваю я.

— Позавчера вечером?

— Да. Около половины девятого.

— Дома, — на миг задумавшись, отвечает он.

— Очевидно, один?

— Именно так.

— Как удобно! И вы ничего не знаете о черной машине с затемненными стеклами, которая едва меня не сбила?

М. останавливается.

— Вы серьезно? — Лицо его становится озабоченным. Я продолжаю бежать. Он тут же нагоняет меня.

— Мне незачем сбивать вас машиной. Очевидно, кто-то не справился с управлением.

— Очевидно.

Он смотрит на меня с усмешкой:

— Если я решу вас уничтожить, Нора, вы об этом узнаете заранее. И уж тем более я не стану прятаться за затемненными стеклами.

— Спасибо. Тем не менее я твердо намерена выяснить всю правду о Фрэнни и о вас.

Дальше мы бежим молча. Справа одинокий трактор медленно движется по полосе бурой земли, а в отдалении кто-то едет по полю на странном трехколесном экипаже, время от времени останавливаясь, чтобы проверить трубы ирригационной системы.

Тяжело дыша, я бегу вперед, с трудом передвигая ноги по асфальту, и, догнав М., почему-то начинаю оправдываться:

— Обычно я занимаюсь в гимнастическом зале — плавание, аэробика, поднятие тяжестей, — но я уже много лет не бегала.

— Вижу, — снисходительно говорит он.

Я сразу прибавляю скорость, хотя мои легкие на пределе.

— Вы говорили, что имеете представление о дневнике Фрэнни. — Собравшись с силами, я пытаюсь хоть немного продвинуться в своем расследовании.

— Да, я даже его читал.

— Тогда вам известно, что он состоит из коротких отрывков и перед самым концом Фрэнни перестала его вести. Описание последнего этапа ее жизни отсутствует.

Я умолкаю, чтобы не задохнуться, и дальше мы бежим в молчании. На обочине, как доисторический динозавр, застыл экскаватор; его ковш повернут к кабине, словно машина собирается копать себе могилу.

— В тот вечер вы ничего не рассказали мне. Я хочу знать, что произошло в последние недели перед ее концом.

— Не так быстро! — усмехается М. — Будем рассматривать события в хронологическом порядке. К тому же я не все знаю. Фрэнни я не убивал, так что информацию о ее смерти вам нужно искать в другом месте. Но все равно от меня вы сможете узнать очень многое.

Мы продолжаем бежать. Поведение М. меня раздражает, но я стараюсь этого не показывать. В конце концов, это его игра, и мне приходится играть по его правилам — или по крайней мере он так думает. Мои теннисные туфли ритмично стучат по асфальту. Минуту назад я думала, что моя энергия уже на исходе, но сейчас снова чувствую прилив сил, несмотря на боль в ногах и в легких.

— Ладно, — наконец решаю я. — Будь по-вашему. Расскажите мне что-нибудь о сестре — что-нибудь такое, чего я не знаю.

В раздумье М. окидывает взглядом бескрайние поля.

— Фрэнни прекрасно удавались две вещи — общение и — думаю, это для вас сюрприз — оральный секс. Впрочем, — помолчав, добавляет он, — для вас, наверное, будет сюрпризом и то, и другое.

Оральный секс? Прочитав дневник Фрэнни, я поняла, что у нее, как и у любой женщины, были сексуальные желания. Тем не менее я с трудом представляю, как она сосет член у этого человека. А может быть, ей это даже нравилось?

— Вначале, — продолжает М., — ей плохо удавалось и то, и другое. Когда мы впервые встретились, она была очень робкой и не хотела говорить о вас, вашем брате и родителях, о своих переживаниях, но когда поверила мне, то стала откровенной. Точнее, это я заставил ее быть откровенной. Я не оставил ей выбора: все время расспрашивал, каждый раз все больше углубляясь в ее душу. До самого конца она оставалась чересчур робкой и боязливой, но по крайней мере уже могла достаточно хорошо выражать свои чувства — во всяком случае, в разговоре со мной. Я много знаю о вас, Нора, с точки зрения Фрэнни, — знаю, что она думала о вас, что хотела и не могла получить от вас.