Прощай, Золотой лев! - Сьюзан Элоиза Хинтон

Маме после больницы месяц надо было лежать, так что с деньгами у нас было совсем плохо. Я стал задумываться о том, что сказал Чарли, когда я спросил его, не найдется ли работы для меня. Я решил, что мне нужно постричься, постирать одежду и мощно изменить подход к делу. Я уже говорил вам, что мне не нравится, когда мной командуют, и из-за этого у людей часто складывается впечатление, что я строю из себя крутого. Надо признать, я за словом в карман не полезу. А кто возьмет на работу такого умника, который ведет себя так, как будто всё знает лучше всех?

– Даже если ты всё знаешь лучше всех,  – сказал мне Марк как-то вечером, сидя рядом на крыльце,  – необязательно всем об этом рассказывать.

– Отличная мысль,  – усмехнулся я.

В последнее время у нас с Марком наладилось, он больше не пытался сделать так, чтобы мы всегда были вместе, как в старые времена. Теперь я знаю, что ему это давалось нелегко. Я отделился от Марка довольно легко: я думал только о Кэти. А вот Марк был один. Я не знал, как он проводит время, когда я с Кэти, и не подумал поинтересоваться.

– Уж если ты собрался постричься и погладить рубашку – значит, дело и правда серьезное. Плохи наши дела, да, Брайон?

– Ага. А тебя отсутствие еды не напрягает?

– Я ж не жру столько, сколько некоторые. Скоро начну приносить деньги в дом. Погоди немного и увидишь, я не вечно буду нахлебником.

Впервые за все эти годы Марк упомянул, что зависит от нас. Я быстро взглянул на него. Мне хотелось сказать: «Что еще за „нахлебник“? Мы любим тебя, мы хотим, чтобы ты с нами жил, и потом, Марк, ты мой брат, и у тебя те же права, что и у меня». Но вместо этого я сказал: «Не будь придурком». Теперь мне жаль, что я не сказал ему, как много он значил для нас с мамой, как он сделал нашу семью более похожей на семью. Но я никогда не умел говорить такие вещи, говорить людям, что я люблю их, если только не считать глупых девчонок, на которых мне было плевать. Так что я просто двинул его по плечу. Он улыбнулся, но с отсутствующим видом, явно думая о чем-то другом.

Тем вечером я поехал кататься с Кэти. Я хотел рассказать ей о своем новом плане по поиску работы, но не успел я начать, как она вдруг сказала:

– Мне кажется, Эмэндэмс курит марихуану.

Голос у нее был обеспокоенный. Я был сбит с толку.

– И что?

Она недоверчиво посмотрела на меня.

– И что? А ты курил когда-нибудь?

– Ага,  – сказал я.  – А ты нет?

– Нет!

– Да ничего особенного в этом нет, я уж лучше пива выпью. Я думаю, многие ребята тащатся от травы просто потому, что это противозаконно и вроде как должно быть круто. Я лично не против, но это уж точно не стоит пяти лет в тюрьме.

– Ты не будешь больше курить?

Это был вопрос, а не приказ, так что я ответил:

– Я же сказал, мне она не особо.

Кэти всё равно выглядела обеспокоенной.

– Но тебе понравилось? Тебе захотелось попробовать что-то посильней?

– Типа кислоты? Не-а, не сказал бы. Но, может, на кого-то она так действует, по крайней мере, так в журналах пишут.

Кэти со вздохом откинулась на спинку.

– Но с тобой, Брайон, всё иначе. Ты достаточно умный, чтобы получать удовольствие без помощи веществ.

Я ничего не сказал: отвергать комплименты не в моих правилах. Она продолжала:

– А Эмэндэмс такой доверчивый. Если люди, с которыми он общается, предложат ему травы, он возьмет. Если кто-то даст ему ЛСД и скажет: «Это круто»,  – он возьмет. И я волнуюсь, потому что… Ну, потому что дома Эмэндэмс всегда был такой счастливый, ничего такого ему не было нужно. А в последнее время ему сильно достается из-за его прически и некоторых идей. Я бы очень хотела, чтобы папа оставил его в покое. Теперь Эмэндэмсу стало плохо дома, вот он и начал ходить в другие места, я не знаю, куда. Я даже друзей его больше не знаю.

– Ты его очень любишь? – спросил я, слегка ревнуя. Я как будто ощутил в легкой форме то, что чувствовал Марк к Кэти.

– Конечно, а ты разве нет? – спросила Кэти, удивленная тем, что кто-то может не любить простодушного доверчивого умника Эмэндэмса.

– Я да,  – сказал я.

В тот момент я любил всё, связанное с Кэти, потому что любил саму Кэти. Я ее правда любил. Раньше я думал, что это банально. Любовь всегда кажется банальной тем, кто смотрит на нее со стороны, и даже теперь она казалась мне банальной, но что поделать. Я подумал, сколько раз говорил «я люблю тебя» девчонкам, которых на самом деле не любил, которые мне даже не нравились. Это было так легко. А теперь я даже посмотреть на нее не мог, боялся, что она всё поймет. Это было очень странное чувство.

– Я думаю, ты мог бы хорошо на него повлиять,  – сказала Кэти, и я понял, что вообще не слушал ее.

– Вот что, давай подберем его и Марка и выпьем по коле где-нибудь на Ленте?

– О’кей,  – сказал я.

Меньше всего мне хотелось оставаться с ней наедине: я мог сморозить что-нибудь жутко тупое. Марка мы подхватили довольно быстро, он как раз возвращался домой от Терри Джонса, а вот Эмэндэмса пришлось поискать, но в конце концов мы его обнаружили на аллее возле боулинга.

Лентой у нас называлась полоса длиной в пару миль, вся заставленная палатками с гамбургерами и хот-догами, а также супермаркетами. Это была западная сторона, там неподалеку жили вобы. По вечерам парковки на Ленте были забиты ребятами, которые сидели на капотах, пялились на проезжавшие мимо машины, орали и махали знакомым. Можно было ездить туда-сюда и разглядывать народ или припарковаться и разглядывать народ. Иногда приезжали копы и говорили всем вернуться в машины, но эти копы патрулировали Ленту годами. Ребята их приручили своими наигранно вежливыми ответами и улыбчивым отказом исполнять указания, так что если никто открыто не курил траву и не дрался, копы только рады были посидеть с ребятами на капоте и покричать пошлости проезжавшим мимо девчонкам.

Это было отличное место, чтобы клеить девчонок. Если долго ехать за машиной, полной девчонок, она могла остановиться, и тогда вы