Дипломатия - Генри Киссинджер

НАТО как организация была первым в истории Америки военным альянсом мирного времени. Непосредственным толчком создания альянса послужил коммунистический переворот в Чехословакии в феврале 1948 года. После провозглашения «плана Маршалла» Сталин усилил коммунистический контроль над Восточной Европой. Он стал относиться жестко, если не параноидально, к вопросам верности восточноевропейских стран Москве. Старые коммунистические лидеры, заподозренные в наличии у них даже намека на национальные чувства, были подвергнуты чисткам. В Чехословакии в результате свободных выборов коммунисты оказались самой сильной партией и контролировали правительство. Но и этого Сталину было недостаточно. Избранное правительство было свергнуто, а не член коммунистической партии, министр иностранных дел Ян Масарик, сын основателя Чехословацкой республики, разбился насмерть, выпав из окна кабинета, почти наверняка после того, как его оттуда вытолкнули коммунистические убийцы. В Праге установилась коммунистическая диктатура.

Вторично на протяжении одного десятилетия Прага стала символом, вокруг которого сформировалось сопротивление тоталитаризму. Точно так же, как оккупация Праги нацистами стала последней каплей, переполнившей чашу терпения Великобритании в 1939 году, коммунистический переворот через девять лет после этого заставил Соединенные Штаты и демократии Западной Европы объединиться, чтобы предотвратить повторение подобного в любой другой европейской стране.

Жестокость чешского переворота вновь вызвала к жизни опасения в том, что Советы могут организовать такого же рода захваты власти в других местах, к примеру, содействуя коммунистическому перевороту путем признания нового коммунистического правительства и его поддержки при помощи военной силы. Таким образом, в апреле 1948 года ряд западноевропейских стран создал Брюссельский пакт — оборонительный пакт, имеющий целью противодействовать любым попыткам свергнуть силой демократические правительства. Однако все исследования соотношения сил показывали, что Западная Европа не обладает достаточной мощью, чтобы отразить советское нападение. Так возникла Организация Североатлантического договора как форма привязки Америки к обороне Западной Европы. НАТО явилась беспрецедентным отступлением от обычной американской внешней политики: американские войска вместе с канадскими присоединялись к европейским армиям под международным командованием НАТО. Результатом стала конфронтация между двумя военными союзами и появление двух сфер влияния на протяжении всей разграничительной линии в Центральной Европе.

В Америке, однако, этот процесс воспринимался совсем не так. Вильсонианство было еще слишком сильно, чтобы позволить Америке называть союзом любую организацию, защищающую статус-кво в Европе. Каждый представитель администрации Трумэна изо всех сил пытался показать различие между НАТО и коалицией традиционного типа, создаваемой для защиты баланса сил. С учетом провозглашенного принципа создания «позиции силы» это требовало весьма большого мастерства. Но представители администрации оказались на уровне поставленной задачи. Когда Уоррен Остин, бывший сенатор, ставший послом в Организации Объединенных Наций, давал показания от имени НАТО в сенатском комитете по международным делам в апреле 1949 года, он справился с этой проблемой, объявив баланс сил мертвым:

«Старый ветеран, принцип баланса сил, получил полную отставку, как только была образована Организация Объединенных Наций. Взятые на себя входящими в Организацию Объединенных Наций народами обязательства объединять свои усилия в международном сотрудничестве ради сохранения мира и безопасности во всем мире, а также принимать эффективные коллективные меры в этих целях, ввели в официальную практику элемент главенства силы во имя мира. Так ушел в прошлое старый знакомый принцип баланса сил»[642].

Сенатский комитет по иностранным делам с радостью принял эту концепцию. Большинство свидетелей, выступавших от имени Североатлантического альянса, в значительной степени заимствовали свою аргументацию из подготовленного Государственным департаментом документа, озаглавленного так: «Различия между Североатлантическим договором и традиционными военными союзами»[643]. Этот исключительный в своем роде документ имел целью стать историческим исследованием семи союзов, начиная с первой половины XIX века, от Священного союза 1815 года вплоть до нацистско-советского пакта 1939 года. Его вывод состоял в том, что Североатлантический договор отличается от них всех «как по форме, так и по существу». В то время как «большинство» традиционных союзов «клятвенно» отрицали «агрессивные или экспансионистские намерения», на самом деле их задачи зачастую были далеки от оборонительных.

Поразительно, но составленный Государственным департаментом документ утверждал, что НАТО задумана вовсе не для того, чтобы защищать статус-кво в Европе, что, безусловно, было новостью для союзников Америки. В нем говорилось, что Североатлантический альянс отстаивает принцип, а не территорию; он не отвергает изменений, а лишь противодействует применению силы для внесения изменений. Из сделанного Государственным департаментом анализа вытекало, что Североатлантический договор «не направлен ни против кого конкретно; он направлен исключительно против агрессии как таковой. Он не преследует цели повлиять на изменение «баланса сил», а создан для того, чтобы сохранить «баланс принципов». Документ приветствовал как Североатлантический договор, так и одновременно с ним подписанный «Пакт Рио» за защиту Западного полушария в качестве «дальнейшего развития концепции коллективной безопасности» и одобрял утверждение председателя сенатского комитета Тома Коннелли о том, что этот Договор не создавал военный альянс, а «союз против войны как таковой»[644].

Ни один аспирант исторического факультета не получил бы положительную оценку за подобный анализ. Исторически альянсы редко упоминали страны, против которых они были нацелены. Вместо этого в них оговаривались условия, при которых союзные обязательства вступали в силу, что и имелось в Североатлантическом договоре. Поскольку в 1949 году единственным потенциальным агрессором в Европе был Советский Союз, то было еще меньше необходимости называть конкретные страны, чем в прошлом. А настоятельные утверждения о том, что Соединенные Штаты защищают принцип, а не территорию, всегда были свойственны сугубо американскому мышлению, хотя вряд ли подобное заявление могло бы успокоить страны, как огня боявшиеся советской территориальной экспансии. Утверждение же о том, что Америка выступает только против силовых преобразований, было в равной степени стереотипом и источником беспокойства; на протяжении всей долгой истории Европы вряд ли возможно насчитать значительное количество территориальных изменений, произведенных без помощи силы, если таковые вообще имели место.