Дипломатия - Генри Киссинджер

Ко времени появления статьи Кеннана советская неуступчивость стала главной темой в политических документах. Особенным вкладом Кеннана стало объяснение того, почему враждебность к демократическим странам являлась неотъемлемой частью советского внутреннего устройства и почему эта структура невосприимчива к примирительной западной политике.

Трения с внешним миром были присущи коммунистической философии и, более того, являлись неотъемлемой составляющей внутреннего функционирования советской системы. Внутри страны единственной структурно организованной группой была только партия, а остальным была уготована роль аморфной массы. Таким образом, непримиримая враждебность Советского Союза к внешнему миру проистекает из попытки приспособить международные дела к ритму внутренней жизни. Главная забота советской политики заключалась в том, чтобы «во что бы то ни стало заполнить все уголки и впадины в бассейне мировой власти. Но если на своем пути она наталкивается на непреодолимые барьеры, она воспринимает это философски и приспосабливается к ним. Главное, чтобы не иссякал напор, упорное стремление к желанной цели. В советской психологии нет и намека на то, что эта цель должна быть достигнута в определенные сроки»[638].

Советскую стратегию можно победить лишь при помощи «политики решительного сдерживания, чтобы противопоставить русским несгибаемую силу в любой точке земного шара, где они попытаются посягнуть на интересы мира и стабильности»[639].

Как почти во всех внешнеполитических документах того времени, в статье Кеннана, за подписью «Х», игнорируется разработка конкретных дипломатических целей. Обрисованное им в общих чертах представляет собой вековую американскую мечту о мире, достигнутом путем метаморфозы противника, хотя описано все гораздо более возвышенным языком и изображено с гораздо большей определенностью в восприятии, чем это сделал бы любой его современник. Но Кеннан отличался от всех других экспертов тем, что он описал механизм, при помощи которого рано или поздно, в результате того или иного вида силовой схватки, советская система будет фундаментально трансформирована. Поскольку у той системы никогда не было «законного» порядка передачи власти, Кеннан полагал возможным, что в какой-то момент соперники в борьбе за власть «обратятся к политически незрелым и неопытным массам, чтобы заручиться их поддержкой. Если верно последнее, то коммунистической партии нужно ожидать непредсказуемых последствий: ведь рядовые члены партии учились работать лишь в условиях железной дисциплины и подчинения, и совершенно беспомощны в искусстве достижения компромиссов и согласия. …Если, соответственно, произойдет нечто такое, что нарушит единство и эффективность партии как политического инструмента, то Советская Россия может мгновенно превратиться из одной из сильнейших в одну из самых слабых и жалких стран мира»[640].

Ни один из документов не предвидел так точно то, что произойдет на самом деле после прихода к власти Михаила Горбачева. И теперь, после полнейшего краха Советского Союза, было бы ненужной придиркой указывать на то, какую трудную задачу ставил Кеннан перед своим народом. Поскольку он возлагал на Америку задачу противодействия советскому давлению в течение неопределенного времени на обширных пространствах, вобравших в себя культуру Азии, Ближнего Востока и Европы. Более того, Кремль свободно выбирал для себя точки атаки, предпочтительно там, где, по его расчетам, он получит наибольшую выгоду. В продолжение последующих кризисов американской политической целью считалось сохранение статус-кво, чтобы совокупными усилиями обеспечить окончательный крах коммунизма лишь после продолжительной серии не завершившихся ничем конфликтов. Это было, конечно, проявлением высшей степени национального оптимизма и неослабного чувства уверенности американцев в себе, которые позволили такому искушенному наблюдателю, каким был Джордж Кеннан, поручить своему обществу роль такую глобальную, такую тяжелую и в то же время такую активно реагирующую на все.

Эта непреклонная, даже героическая доктрина вечной борьбы привела американский народ к бесконечному соревнованию по правилам, отдававшим инициативу противнику и сводящим роль Америки к усилению стран, уже стоящих на ее стороне, — типичная политика сфер влияния. Отказываясь от переговоров, политика сдерживания теряла драгоценное время в период величайшего относительного могущества Америки — пока она все еще обладала атомной монополией. И действительно, с учетом предпосылки в виде сдерживания — а положение с позиции силы надо было еще создать, — холодная война оказалась как милитаризированной, так и пропитанной неточными представлениями об относительной слабости Запада.

Спасение Советского Союза, таким образом, становилось конечной целью политики; стабильность могла возникнуть только тогда, когда зло было бы полностью изгнано. И не случайно статья Кеннана заканчивалась резюме, призывающим миролюбивых соотечественников оценить такую добродетель, как терпение, и осмысливать их роль в международных делах как испытание значимости их собственной страны:

«Советско-американские отношения — это, по существу, пробный камень международной роли Соединенных Штатов как государства. …Всякий, кто внимательно следит за развитием советско-американских отношений, не будет сетовать на то, что Кремль бросил вызов американскому обществу. Напротив, он будет в какой-то мере благодарен судьбе, которая, послав американцам это суровое испытание, поставила саму их безопасность как нации в зависимость от их способности сплотиться и принять на себя ответственность морального и политического руководства, которое уготовано им историей»[641].

Одной из выдающихся черт столь благородных проявлений чувств являлась их странная двусмысленность. Они возлагали на Америку глобальную миссию, но делали задачу столь сложной, что Америке грозил бы буквально раскол на части, если бы она попыталась ее исполнить. И тем не менее сама эта двусмысленность сдерживания, казалось, давала мощный стимул американской политике. Хотя в основе своей дипломатия по отношению к Советскому Союзу была пассивной, политика сдерживания все же вызвала к жизни здоровые творческие силы, когда дело дошло до создания «позиции силы» в военной и экономической сферах. Это произошло потому, что политика сдерживания вобрала в себя уроки и представления, извлеченные из двух наиболее важных испытаний предшествующего поколения американцев: из «Нового курса», когда появилась вера в то, что угрозы политической стабильности возникают в первую очередь из-за пропасти между социально-экономическими ожиданиями и реальностью, и потому возник «план Маршалла»; из Второй мировой войны, которая научила Америку тому, что наилучшей защитой от агрессии является наличие подавляющей силы и готовность их использовать, и потому возник Североатлантический альянс. «План Маршалла» был предназначен для того, чтобы дать Европе возможность экономически встать на ноги. А Организация Североатлантического договора (НАТО) была предназначена для того, чтобы обеспечить ее безопасность.