Дипломатия - Генри Киссинджер

Меморандум Мэтьюза не пояснял, в каком виде стратегический охват Великобритании превышает аналогичные возможности Соединенных Штатов.

Второе условие выполнить было отнюдь не легче. За свою короткую и бесполезную жизнь Лига Наций продемонстрировала практически полную неспособность в организации коллективных действий против великой державы. А страна, которая обозначена в меморандуме Мэтьюза как главный носитель угрозы безопасности, является членом Организации Объединенных Наций и обладает правом вето. Если Организация Объединенных Наций не захочет действовать, а Соединенные Штаты не смогут действовать, то предполагаемая роль Великобритании сведется к выполнению функций временной затычки.

Кларк Клиффорд, получив одно из первых заданий за время своей продолжительной и замечательной карьеры президентского советника, снял все двусмысленности и ограничения меморандума Мэтьюза. В совершенно секретном докладе от 24 сентября 1946 года Клиффорд согласился с мнением о том, что политика Кремля может кардинально измениться только при наличии противовеса советской мощи: «Основной сдерживающей силой против советского нападения на Соединенные Штаты или на те районы мира, которые жизненно важны для нашей безопасности, явится военная мощь нашей страны»[627].

К тому времени это уже стало общепринятой точкой зрения. Но Клиффорд использовал это как трамплин для провозглашения глобальной миссии Америки по обеспечению безопасности, охватывающей «все демократические страны, для которых СССР может представлять угрозу или опасность любого вида»[628]. Неясно, что имелось в виду под «демократическими». Ограничивало ли это условие оборонные обязательства Америки одной лишь Западной Европой, или то был вежливый термин, применимый к любой угрожаемой зоне и требующий от Соединенных Штатов одновременной защиты джунглей Юго-Восточной Азии, пустынь Ближнего Востока и густонаселенной Центральной Европы? Со временем последняя интерпретация стала преобладающей.

Клиффорд отрицал какое-либо сходство между нарождающейся политикой сдерживания и традиционной дипломатией. С его точки зрения, советско-американский конфликт был вызван не столкновением национальных интересов — что по своей сути могло бы стать предметом переговоров, — но моральной ущербностью советского руководства. Поэтому задачей американской политики было не столько восстановление баланса сил, сколько трансформация советского общества. Точно так же, как в 1917 году Вильсон возлагал на кайзера ответственность за необходимость объявления войны Германии, а не говорил об угрозе американской безопасности со стороны Германии, так и Клиффорд сейчас считал источником напряженности «небольшую правящую клику, а не советский народ»[629]. Требовалась существенная перемена курса советского руководства и, вероятно, появление новой группы советских руководителей, для того чтобы заключение всеобъемлющего советско-американского соглашения оказалось возможным. В какой-то решающий момент эти новые руководители сумеют «выработать вместе с нами справедливое и равноправное урегулирование, когда они поймут, что мы слишком сильны, чтобы нас можно было разбить, и достаточно преисполнены решимости, чтобы нас можно было запугать»[630].

Ни Клиффорд, ни кто-либо из появившихся позднее американских государственных деятелей, вовлеченных в дискуссию по поводу холодной войны, не выдвигал конкретных условий для окончания конфронтации или начала процесса, который мог бы привести к переговорам на эту тему. Пока Советский Союз сохранял свою идеологию, переговоры считались бессмысленными. После смены курса урегулирование достигалось бы почти автоматически. В каждом из этих случаев предварительная выработка условий подобного урегулирования сковывала бы американскую свободу действий — точно такой же аргумент выдвигался во время Второй мировой войны, чтобы избежать дискуссий по послевоенному устройству мира.

Теперь у Америки была концептуальная основа для оправдания практического противодействия советскому экспансионизму. С конца войны советское давление осуществлялось согласно российским историческим стереотипам. Советский Союз контролировал Балканы (за исключением Югославии), а в Греции разгоралась партизанская война, поддерживаемая с баз в коммунистической Югославии и оказавшейся в советской орбите Болгарии. Предъявлялись территориальные претензии Турции одновременно с запросом на предоставление Советскому Союзу баз в проливах — примерно в том же ключе, в каком были предъявлены Сталиным требования Гитлеру 25 ноября 1940 года (см. четырнадцатую главу).

С самого окончания войны Великобритания стала поддерживать как Турцию, так и Грецию и в экономическом, и в военном отношении. Зимой 1946/47 года правительство Эттли проинформировало Вашингтон, что более не может нести это бремя. Трумэн был готов принять на себя историческую роль Великобритании по сдерживанию русского продвижения в Средиземноморье, но ни американская общественность, ни конгресс не в состоянии были одобрить традиционное британское геополитическое обоснование. Отпор советскому экспансионизму должен был вытекать из принципов, базирующихся строго на американском подходе к вопросам внешней политики.

Это требование проявилось на ключевой по значению встрече в Овальном кабинете 27 февраля 1947 года. Трумэн, государственный секретарь Маршалл и заместитель государственного секретаря Дин Ачесон пытались убедить делегацию конгресса, возглавляемую сенатором-республиканцем от штата Мичиган Артуром Ванденбергом, в исключительной важности помощи Греции и Турции — непростом деле, поскольку традиционно изоляционистски настроенные республиканцы контролировали обе палаты конгресса.

Маршалл начал с бесстрастного анализа, описывающего связь между предлагаемыми программами помощи и американскими интересами. Он вызвал традиционное ворчание на тему «таскания каштанов из огня за Великобританию», безнравственности баланса сил и обременительности помощи зарубежным странам. Осознавая, что администрация вот-вот потерпит поражение, Ачесон шепотом спросил Маршалла, будет ли он продолжать вести борьбу в одиночку или кто-либо еще сможет подключиться к дискуссии. Получив слово, Ачесон продолжил, как выразился один из помощников, «выступать на полную катушку». Ачесон храбро обрисовал собравшимся перспективы мрачного будущего, в котором силы коммунизма имеют все шансы на успех: