Спасти огонь - Гильермо Арриага

Хосе Куаутемока удивило, какой Текила красноречивый. Недаром он в университете учился. Но за его пышными прилагательными проглядывало истинное положение дел. «Не отступим, пока они с нами не договорятся». Серьезно? Мастерски лапшу вешает. Чего-то им власти недодали. Много недодали, если они науськивают наивных зэков. Понимая, что его сделают пешкой в чужой игре, он все же встал в длинную очередь желающих записаться. Ему по большому счету уже все равно, убьют его или нет.

Он стоял себе и ждал, но тут дон Хулио вытащил его из очереди. «Нет, тебе не надо, — сказал он. — Больно ты хорош для пехоты. Тебя на другой участок бросим». Текила нуждался в башковитых соратниках, готовых помочь в вопросах стратегии. «От тебя пользы больше по эту сторону, чем по ту», — загадочно выразился он, не пояснив, что именно находится с каждой из сторон. Попросил Хосе Куаутемока вечером помочь принять груз в зоне склада, а утром подняться вместе с остальными на кровлю, чтобы следить за реакциями полицейских сил, «оппозиционных нашему движению».

В одиннадцать вечера Хосе Куаутемок пошел с ними на склад. Обычно эту зону охраняли сильнее всего, но сейчас вокруг не наблюдалось даже сторожа. Ворота были широко распахнуты. Его подмывало сбежать. Вратаря нет на месте. Дон Хулио прочел его мысли: «Хочешь утечь — валяй. Но я советую — попозже. Сейчас они, падлы, знают, что надвигается. Всю зону оцепили». Хосе Куаутемоку все это показалось странным. Здесь никто не смотрит, а смотрят за несколько кварталов отсюда. Он не знал, что к этому времени бандиты Текилы уже взяли в заложники Кармону и остальных начальников, а в качестве доказательства серьезности своих намерений убили троих надзирателей и выбросили их тела за ворота тюрьмы. Война была объявлена, и Текила понимал, что скоро начнется осада.

Во двор въехало восемь фургонов. Картель действовал слаженно: полицейское оцепление прорвать удалось. Открыли дверцы. В парусиновых мешках оказался полный набор фаната оружия: пистолеты, автоматы, калаши, ружья, ножи, патроны, гранаты, пули и базуки. Все занесли внутрь, ворота заперли. «Славное будет побоище», — отметил Текила.

Ровно в шесть утра они запалили костры на крышах и сигнальными шашками дали понять, что теперь тюрьма под их контролем. Потом — выстрелы в воздух и сообщение в матюгал ьник: «Мы, заключенные всей страны, объединились и восстали против бесчеловечных условий, в которых власти годами содержали нас. Наше терпение лопнуло, и мы не отступимся, пока с нами не начнут обращаться по-человечески, а не как с собаками». Босс боссов уже подсуетился: прислал своих людей из СМИ. Журналисты, операторы, репортеры на зарплате у картеля начали оперативно освещать происходящее.

С крыши корпуса А Хосе Куаутемок бок о бок с людьми Текилы обозревал окрестные улицы и парковку. Было видно, как выстраиваются полицейские подразделения, какая у них тактика. Его задача состояла в том, чтобы предупредить нападение. Он рисовал примерные карты, где стрелочками и кружочками помечал передвижения копов, оцепления спецназовцев, пути подступа согнанной массовки и ударных групп. Работа — не бей лежачего, но информация и вправду была жизненно важна для принятия решений в бункере дона Хулио.

Шесть часов он, как детсадовец, рисовал на крыше картинки, а потом за ним прислали, мол, шеф хочет видеть. Его провели в ресторан ВИП-корпуса. Там за столом сидел Дон Хулио, его приближенные, а также Кармона и разные его замы. Когда ему сказали, что Кармону взяли в заложники, Хосе Куаутемок представил, что того связали по рукам и ногам и на глаза надели повязку. Но он никак не ожидал, что Кармона сидит за столом и болтает с похитителями. «Присаживайся, — сказал дон Хулио. На столе лежали нацарапанные им карты. — Мы тут изучаем твои планы». Хосе Куаутемок сел рядом с Кармоной. Тот подмигнул и сказал: «Твой люкс, любовничек, все еще за тобой».

Снаружи настоящая война, а эти сидят, жрут и срать хотели на погибших и раненых. Официант вручил ему меню: «Есть утиная грудка магре и курица в виноградном соусе». Дон Хулио добавил: «Еще мы мясца пожарили, свежее, только что с мангала». Хосе Куаутемок взял курицу. Очевидно, между нарко и Кармоной сговор. Кармона знает, что он ценная фигура в случае обмена, и в ус не дует. Сохранить ему жизнь — приоритет для министра внутренних дел. Тот не может допустить, чтобы его, пухленького, скормили червям. Это будет очередной позор. Кармона так и сказал за столом, не постеснялся: «У меня каждое кило тушки — на вес золота». Еще и поржал.

Послышались крики и выстрелы. «Когда меня вызвали, полиция собиралась на штурм. — Дон Хулио ни капельки не обеспокоился. — Ну, удачи им, — заметил он и показал на две заряженные базуки у стены: — Дрочила, иди-ка, шмальни из них пару раз по копам». Дрочила отправился выполнять приказ.

Зазвонил телефон. Дон Хулио ответил не выходя из-за стола. Тоном Зевса-громовержца он заявил собеседнику: «Приходите на переговоры сюда. Не пойдете — мы еще и не то покажем. — И зловеще, словно болливудский злодей, отшвырнул телефон на стол. — За три дня этих козлов обратаем, вот увидите».

Хосе Куаутемок вернулся на свой наблюдательный пост. Из разных точек тюрьмы поднимались костры. Возможно, бонвиванам, обедавшим в ВИП-ресторане, сражения казались забавными, но те, кто находился на передовой, на полном серьезе смотрели в глаза смерти. Да, это были наемные зэки, но все равно в их лицах читались и злость, и разочарование. Кипящая кровь, выпученные глаза, плевки сквозь зубы, смуглые мускулы. Они жаждали сжечь все вокруг, излить литры черной желчи. Жаждали опустить сраных копов, вытянуть лаву из их животов, порезать им морды, искупать их в дерьме, раздавить им мозги, вставить свинца в жопу.

С высоты стычка походила на бой игрушечных солдатиков. Безумный и хаотичный. Во дворе валялись зэки, словно туристы на пляже, только из этих текли густые красные струи. Баррикады в огне, люди в огне, небо в огне.

Человек

Вот выходит он, проклятый, бесславный. Под конвоем, руки за спиной сцеплены наручниками. На каменном лице — никаких чувств. Как только он появляется, его освистывают. Народное презрение обжигает его. Он горделиво поднимает голову. Взглядом бросает вызов толпе. Безымянность многим придает смелости. «Пидорас! Животное!» — кричат ему те, что несколько дней назад его