Краткая история семи убийств - Марлон Джеймс

– Да ну. Хрень какую-то несешь. Из Джемдауна за этим никто стоять не может. Даже если б и был кто, все б делалось по-другому.

– Ну, а может, кто-то сделал ей предложение, от которого невозможно отказаться. А так ничего личного. Я слышал, у нее о тебе нет ничего, кроме добрых слов.

– Да пусть отымеет себя бутылкой из-под колы.

– Зачем? Вообще это все не моего ума дело. Кто-то сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться. Улавливаешь? «Крестный отец», а? «Ни один сицилиец не сможет отказать в просьбе в день свадьбы своей дочери». Ха-ха.

– То есть все-таки за деньги?

– Да что вы за народ, ямайцы… С чувством юмора у вас туго.

– Так деньги или нет?

– Да не деньги. Для меня и для нее, во всяком случае. Я вот просто угодил не в то, блин, место не в то время. Ну, а ты уперся в более крупного врага.

– Крупнее, чем она? Боссы из Колумбии? Ну так я им мертвый не нужен. Для них наш бизнес значит больше, чем для нее. Это Джоси, а не она, вышел на них еще годы назад.

– Значит, этот еще крупнее Колумбии.

– Остается только Бог… Так боженька, что ли? А ты что за ангел – Гавриил? Михаил? Может, надо бы окропить эту дверь кровью агнца…

– Ха-ха-ха. Хоть бы кто предупредил меня насчет этого гребаного города.

– Чем уж он так плох, этот Нью-Йорк? Прожигай мечту, брат. Здесь для этого самое место. Делай, как я.

– Ты свое уже отделал.

– Дырка драная.

Мы оба смеемся.

– Не могу дождаться, чтобы сделать ноги из этого сраного города, – говорю я.

– А к кому бежишь-то?

– А? Что за вопрос такой?

– «Дын-дын», наверное, тугонький, неразработанный.

– Дын-дын?

– Ну, пися.

– А. Можно так и сказать.

– Значит, любишь ту cучку?

– Чего? Что за долбаный вопрос?

– Стало быть, любишь, видно по всему.

– Буровишь чё попало.

– Расскажи мне о ней.

– Перестань.

– Да брось ты. Я что, в «Нэшнл инкуайрер» сообщу, что ли?

– Перестань гнать.

– Да куда торопиться: я тут не единственный, кто на счетчике.

– Молчи давай.

– Она симпотная?

– Нет.

– Ты ее от людей бережешь?

– Как сказать…

– Значит, милашка. Как звать?

– Роки. Томас Аллен Бернстайн, но я его зову Роки. Теперь можешь заткнуться?

– Опа.

– Вот тебе и «опа». Попа. И не гони тут.

– Так он симпотный?

– Какого…

– Если ты из жопников, то хоть держи для себя лучшую попу.

– А что, так и поступлю. Попа у него, если вдуматься, и в самом деле ничего.

– Первым делом по жопе проверяешь? Ты случайно не с Ямайки родом?

– Жопа у него хороша. И лицо тоже. Ямочки. Да, у этого парня щеки с ямочками. Он все думает зарастить их щетиной, а я в душе против. И руки у него такие мужские, хотя он дня в своей жизни тяжелым трудом не занимался. А вот смеется, как суслик, – не смеется, а хихикает. И храпит. И…

– Да ладно, хватит уж о жопных делах.

– Хорошо поговорили. Даже жалко. Ты первый человек в этом гребаном городище, с кем хоть можно было поговорить по-людски.

Я встаю и подхожу к нему сзади. Притыкаю ствол через волосы к черепу.

– А тут кто-то был, когда ты залез? – спрашивает он. – Кто-нибудь здесь был?

– Нет. Никого не было.

– Ой, хорошо. Слава богу.

Я собираюсь спустить курок.

– Стой! Погоди! Повремени чуток. Ну как так: просто взять меня и жахнуть… А моя последняя просьба? Слышь, дай мне дозняк, а? Напоследок. Там у меня пакет сразу за теликом, уже начатый. Одну дорожку на дорожку. Мне по крайней мере будет все равно, как ты меня мочканешь.

– Да, блин, мне из этого города ноги делать надо.

– Тебе что, вспороть мешок и насыпать дозу жалко? Ну дай же человеку задурманиться. Разок, напоследок.

– Вы все, ямайцы, такие? У нас в Чикаго никто одновременно не употребляет и не торгует – во всяком случае, не своим запасом. Когда такое происходит, это всегда начало конца.

– Потому-то у вас, нынешних белых, и вид такой пресный. Нет у вас ни забав, ни приколов. Ты мне так и не скажешь, кто там на мою голову подписался, если не она?

– Не знаю, кореш. Значит, нюхать будешь?

– Ну, а как еще. Ты только дорожку насыпь. А то у меня обе руки заняты, если ты еще не заметил.

Я нахожу пакет – точнее, мешок с пакетами – между стойкой телевизора и стеной. Один из них вспарываю швейцарским ножиком и бросаю на стол. Кокаин высыпается.

– Ну делай дорожку, босс, не скупись, – говорит он.

Взяв порошок на лезвие ножа, я выкладываю на столешнице дорожку размером с сигару.

– Это ты для кого такую убойную простелил – для слона, что ли? Он ведь свалится.

– Ну так зато кайфанешь.

– Да от этого половину Флэтбуша торкнет.

Я выкладываю еще одну дорожку, мельче, размером со спичку.

– Мне ж трудно будет, со связанными-то руками.

– Прояви находчивость.

Ямаец пригибается к столу и накреняет влево голову, пытаясь втягивать порошок левой ноздрей. Затем бросает и подается вправо.

– Вот черт…

Он пробует снова, втягивает раз, другой, третий. Не получается.

– Не, это надо шприцем вводить.

– Я здесь не советчик и не помощник.

– Разъязви ее… Даже не верится. Вот же сука. Надо же, ведь все дело уже сделано! Ист-Виллидж и Бушвик под нами, более того, Джоси в Нью-Йорке. Как же оно сложится завтра, если не будет меня?

– Не знаю, дружок.

– Ее за это грохнут, помяни мое слово. Это же всеобщая война между нею и всеми ямайцами. Тут такое начнется… Она что, вообще, себе думает?

– Я же сказал: эта затея, похоже, не ее.

– Но это ведь она тебе про нее сказала. Так что все подтверждается… Ладно, все нормалёк. Так кто же там крупнее, чем Гризельда? А может, и сам Медельин… Я-то что, я мелкий делец, не более того. Кто же на меня так окрысился?

Не знаю зачем, но я подхожу к окну посмотреть, есть ли там кто-нибудь на обочине. Надо бы еще один ствол. И тут я кое-что припоминаю.

– Да, чуть не забыл. Она разговаривала не со мной, но сказала, что парень живет в Нью-Йорке. Что он взамен якобы нейтрализует «Иерархию донов» в Майами. Такая вот хрень.