Краткая история семи убийств - Марлон Джеймс

Забавно, правда? Казалось бы, Бенджи, отпрыск гребаного Джоси Уэйлса, с пеленок рос среди разборок и пальбы, но все равно путешествовал по миру, во всяком случае по Штатам, ходил в навороченную школу и ни дня в своей жизни не ложился спать голодным. И что же получается? Ганмен из него как из говна пуля, расслаблен от хорошей жизни. Ничем не лучше какого-нибудь жопошника, что выходит из папикова апартмента на Сентрал-Парк-Уэст.

Его папаша считай что всю страну держал за горло по меньшей мере трижды, да так, что у нее сердчишко обмирало, а этот его золотой мальчик? Отправляется на моцике, сам по себе… О чем он думал? Что все ганмены в это время в церкви, что ли? Убийство в стиле Гризельды вот так на дурняк не происходит. Эта хрень была не просто спланирована, а еще и координировалась извне до самого, так сказать, места происшествия. До того конкретного перекрестка. Эти юнцы, они же безголовые. Я вот стар, как скипидар. Одно время я думал, что старый – это когда человек впервые, разгибаясь, ахает от прострела в спине. Теперь же я понимаю, что старость – это когда встречаешь своих давних врагов, слишком уже дряхлых, чтобы биться, и все, что у вас осталось от застарелой вражды, это ностальгия. А за ностальгию принято чокаться, а не стреляться.

Входные пулевые отверстия в голове и груди, а исходящие – в голове, шее, плече и спине. На прошлой неделе я разговаривал с доктором Лопесом, который в то утро дежурил по неотложке. «Бомбоклат, – рассказывал он, – я в жизни своей не был так напуган, как тогда. И страх был даже не за себя, а за армагеддон, который вот-вот грозил разразиться в операционной. К тому моменту, как Бенджи Уэйлса доставили в больницу, он был уже не жилец, оставалось это только констатировать. Но его тело прибыло в сопровождении трех тысяч активистов, которые волнами вкатывались и выкатывались из приемного покоя. В сущности, врачам оставалось лишь установить факт смерти, но попробуй это сделать, когда у дверей бушует трехтысячная толпа; бушует и ждет, что ты обставишь самого Иисуса Христа – а как же, ведь речь идет об особе дона! И потому нам приходилось разыгрывать нелепейшее представление, театр “кабуки” и рядом не стоял». Вот что мне рассказывал доктор Лопес. «Поступившего пришлось уложить на кровать – напрасная трата места, но толпа уже скандировала “Бен-джи! Бен-джи!”, да так громко, что разносилось, наверное, по всей округе. Первым делом полагалось восстановить дыхательные пути – иначе никак – и воспрепятствовать колоссальному кровоизлиянию. Хотя уже на момент доставки в легких у него не было ничего, помимо крови. А толпа все громче, все бесноватей, и врачам надо было что-то делать – разыгрывать, язви его, спектакль с этим трупом. Представьте: как восстановить кровообращение телу, в котором уже не бьется сердце? Нет ни пульса, ни давления, ни сознания – вообще ничего. Человек не просто перестал дышать – он просто готов». Я спросил, через какое время они решились разгласить, что он покойник, и Лопес ответил: «Честное слово, босс, к моменту, когда мы приступили к реанимации, я еще надеялся на чудо». А толпа снаружи напирала так, что в двух окнах полопались стекла.

Хуже всего вышло с дефибриллятором. Всякий раз, когда Бенджи пронизывал удар и тело его содрогалось, вся толпа тоже подскакивала; скакали даже те, кто стоял снаружи и видеть ничего не мог. Электрошок – тело дрыг – толпа скок. Электрошок – тело дрыг – толпа скок. Электрошок – тело дрыг – толпа скок. Через час доктор Лопес объявил то, что можно было объявить сразу по поступлении тела. А уж затем… По толпе пошло, что врачи его могли, да не спасли. Что Бенджи Уэйлс теперь мертв. Сперва вышибли двери в операционной. Три тысячи – мужчины, женщины и дети, некоторые со стволами, остальные с сердцами, полыхающими так, что и стволов не надо. «Ну, бля, бомбоклаты, держитесь… Да мы вас тут всех разнесем, вместе с вашей богадельней… На куски рвать будем и докторов и нянек за то, что не уберегли Бенджи…» Кто-то – двое или трое – схватили медсестру и принялись ее волтузить. Доктор Лопес рассказывал, что метнулся к ней на выручку, но его скрутили двое и ну пистолетными рукоятками по голове. Стойка регистратуры оказалась опрокинута, а бедные охранники сделали единственное, на что были способны, – дали деру. Доктор не знает, как такое произошло, но вскоре на бушующую толпу накатила новая волна, с криками, что врачи здесь ни при чем, а в смерти Бенджи виновата ННП.

В воскресенье к вечеру последовал набег на Восемь Проулков, в частности на Шестой. Перестреляли всех мужчин, которых застигли, и отодрали всех женщин, до которых дотянулись. Сожгли почти треть домов, а под занавес еще и подстрелили нескольких ребятишек. Спустя два дня в Третьем проулке прошла чуть ли не децимация. После этого грозовой фронт сместился в Майами: стрельба из проезжающих машин и с мотоциклов, дырки от пуль в автомобилях и в окнах «ночников». Двое моих приятелей рассказывали, что кое-как выбрались из «Ролекс-клуба», такое там поднялось месилово с пальбой между ямайцами. Сам премьер-министр был вынужден обратиться к ЛПЯ с воззванием о перемирии; в дело пришлось вступить даже церкви, которая организовала крестные ходы. Насилие прекратилось лишь тогда, когда перестрелки стали мешать подготовке похорон Бенджи. Я на похороны не пошел. Официально меня здесь даже не должно быть. Да ладно, вру. Конечно, я сходил на те похороны, но меня там, должно быть, приняли за бодигарда или вроде того.

Последний раз на моей памяти такие пышные похороны были только у Певца. Людей тысяч двадцать, не меньше. Среди них, само собой, бывший премьер-министр. Есть ли смысл напоминать: в семьдесят шестом он возглавлял оппозицию, затем в восьмидесятом встал у руля, а в девяносто первом опять ушел в тень. Впереди шествует духовой оркестр, почти как в Новом Орлеане – мужчины все в белом, девушки в красных мини-юбках и с помпонами. Дальше гроб, черный с серебряными ручками, а в нем виновник торжества в черном бархатном костюме (раз не потеет, то чего б не вырядиться в зимнем стиле?). Гроб на стеклянном катафалке с конной тягой (кони белые, с траурными султанами), сразу позади оркестра. Дальше идет бывший премьер-министр, а рядом с ним – дама сердца Бенджи в черном платьишке в облипон и в золотой цепи, как на рэперах. Большущие серьги. При виде ее сразу замечаешь всех остальных женщин. Мини из золотистой парчи, мини розовые, мини белые, чулки в сеточку, высоченные серебряные цырлы, шляпы, похожие на птиц, шляпки, похожие на птичек, цепочки, цепки и цепи от миниатюрных до почти якорных. На одной девице открытое черное платье с разрезом до самых булок. И все вышагивают по улице, как по подиуму. Джоси пытался выхлопотать себе отпуск (слово в данном контексте не вполне уместное), чтобы наведаться на похороны к своему сыну, но его не отпустили. С какой стати? Выпустить из тюрьмы главного дона к двадцати тысячам его приверженцев – да как же его после этого заполучишь обратно? Там небось аж из Вашингтона звонили с окриками и угрозами. Забавно, что, пока Джоси на протяжении восьмидесятых строил свою империю (не без существенной сторонней помощи, само собой), всем до него совершенно не было дела. Гребаный Нью-Йорк, а? Я ведь предупреждал, чтобы он так себя не вел, не кидался в крайности. Черным в самом деле нужно научиться обуздывать свой шалый темперамент. В тот день – точнее, ночь – восемьдесят пятого года Джоси Уэйлс из ниоткуда угодил почти что в самый верх списка УБН[293] и федералов. А как только ЛПЯ пнули с Олимпа, он тут же сделался «сидячей уткой».