Залив девочек - Александра Нарин

– Это души детей, которых опустили в ручей, они уплыли по течению, – сказала мама.

Я тогда не знала, что бывает электричество, в нашей деревне ночью горели только очаги. Теперь я знаю, это светили окна далеких домов.

Мы шли в город на фабрику. У нас были деньги, если на пути появлялась деревня, мы покупали там еду. Шли через земли, где поклонялись красной богине. Такую богиню мы не знали, но она походила на Мать дождя.

Везде была засуха. Мы боялись разных зверей, леопардов и диких кабанов. Но мама сказала, что, видно, звери ушли из этого края в поисках воды. Мы видели только мангуста. Его шерсть издалека походила на птичьи перья, а глаза были рыжие. Он так проголодался, что ненавидел нас.

– Ты у меня похожа личиком на мангуста, – сказала мама задумчиво. – Только на доброго, не такого сердитого.

– Это плохо? Я не выйду замуж?

– Нет, у тебя сладкое лицо! Глазки похожи на мангустовые, когда он еще детеныш.

Мы видели на деревьях белок с большими телами и маленькими головами, колючих древесных крыс с пушистыми хвостами. Однажды у ручья мы видели, как пьет олень с тонкими ногами, тельцем зайца и головой мыши. Я хотела забрать его себе, но мама сказала:

– Учитель говорил, что звери – это не забава, они живут на земле не для нашего развлечения.

Все-таки этот мамин учитель много успел сказать полезного, хотя мама недолго ходила в школу.

По ночам мы ложились спать на землю. Над нами лежала перевернутая чашка неба, полная густого и пышного молочного пара. Мама, чтобы я не боялась, чтобы не бояться самой, рассказывала:

– Минакши живет на небе. Каждый день она прибирает двор космоса, собирает черепки, выметает оттуда сор, а ее муж Шива снова и снова разрушает мир, бьет посуду. Посмотри, видишь, весь небесный двор испачкан сливками?

Я смотрела, смотрела – то ли это осколки красивой посуды, то ли это звезды мигают, и глаза закрывались.

* * *

Никаких деревень не было. Мы захотели поесть и увидели красивое дерево с белыми цветами. Дерево было красивое, а его яблоки оказались горькими. Мы чуть-чуть поели и плюнули.

Мы прошли по дороге к маленькой бурой реке. Сердце забилось как-то по-другому, медленно. На лбу мамы выступил пот. Ее лицо стало цвета ободранного дерева. Сердце то прекращало биться, то снова запускалось. Потом нас стало рвать. Во рту жгло, я задыхалась. Мама тоже, она даже ничего не говорила, потому что нас без остановки рвало, начался понос. Лило и сзади, и изо рта, мы даже не успевали дойти до реки, чтобы вылить туда яд, который из нас тек.

Голова трещала, будто в ней стадо сверчков и быков, которые месят голову копытами. Мы рвали и рвали на землю вокруг нас, встать не могли. Так и лежали на берегу.

Ночь пришла, вокруг носились тени. Наверное, Каррапу – черный, что всегда летает в темноте. Он пришел поднять нас туда, где Минакши прибирает небесный беспорядок. Он кружился, подлетал к лицу. Я засыпала или теряла сознание, просыпалась, чтобы снова рвать рядом на землю, потому что я даже ползти уже не могла. Все улетало и гудело, я не знала, где моя мамочка. Подо мной лежала земля, но я летела в пропасть. Иногда я вдруг видела, как мамин учитель считает мелки в классе; как падают на поле козы, подогнув ножки; как папа, помолившись в мечети, несет в подарок деревенским богам сигареты и печение. Воздух, который я пыталась вдохнуть, был мерзкий и вязкий, как помои. Он нажимал в горло. Это длилось дольше, чем я жила.

Утром нас нашли рыбаки. Мы были уже почти мертвыми. Мама смотрела в небо стеклянными глазами. Губы ее стали серые как камни. Рыбаки увезли нас на лодке, отдали нас старым людям. Мы жили возле хижины, потому что в доме мы бы все испортили. Мы рвали желтой водой и тем, что росло у нас внутри.

Старушка давала нам горячий напиток с топленым маслом и солью.

– Пейте потихоньку. Масло смажет вам живот, а соль уничтожит яд.

Она давала нам жевать семена фенхеля и сухую гвоздику. Из еды давала только пахту.

Через много дней мы могли медленно ходить, еще через много дней могли есть хлеб. Целая луна выросла и снова исчезла, пока мы стали такими, как раньше. Старушка говорила:

– Видно, вы поели плоды с дерева самоубийц. Это дерево-оборотень, только прикидывается красивым, яд его смертелен. Видно, вы поели не так много и сразу выплюнули, раз боги оставили вас на земле.

– Семена этого дерева легко спрятать в еде – посыпать как следует специями или растолочь вместе с сахаром, – объяснил старичок. – Так делают, чтоб человек не узнал о яде.

Мы с мамой радовались, что выплюнули кусочки плодов.

Еще долго мы жили в той деревне, помогали старикам в огороде. Уходя, мы оставили им наши деньги за камень. Себе взяли только совсем чуть-чуть.

– Все равно мы идем работать на фабрику.

Мы думали: город уже близко, ведь позади осталось столько дорог.

* * *

После дерева самоубийц я очень боялась потеряться от мамы, боялась, если с ней что-нибудь случится. Я следила, как она идет, как у нее двигаются руки, похожие на камыши.

Мы проходили разными деревнями. Там жили старые люди, они говорили немного на другом языке, но мы их понимали. Они говорили, что все молодые ушли работать в город. Ушли, потому что земля отказалась рожать. Шушна, демон засухи, дитя ядовитых туманов, гуляет по свету. Еще они говорили, что в их деревнях многие люди убили сами себя, когда высохли их сады.

– Мертвые деревья плачут по ночам голосами тех людей, – рассказывали старухи, похожие на кору.

Мы с мамой узнавали, какой большой мир, как далеко фабрика. Мы крутились в огромном колесе. Солнце появлялось по утрам с разных сторон, а луна бежала как хочет.

Рядом с озерами стояли хорошие деревни, Шушна туда не заходил. В одной такой мы ночевали, и человек, старый, как папа, сказал маме оставаться и выходить за него замуж.

– Простите, дядюшка, но мы идем в город на швейную фабрику.

Мама уже ни за кого не хотела замуж, ей хватило замужней жизни в нашей деревне. Тот человек сказал маме:

– Я бы стал отцом твоей девчонке! Тьфу на тебя, ведьма.

Была еще одна деревня, совсем без дверей. Там дома глядели пустыми проемами,