Детектив в белом халате. У каждой болезни есть причина, но не каждому под силу ее найти - Макс Скиттл

Следующая экосистема, которую я замечаю, находится в центре столовой. Это группа пожилых терапевтов. Обычно это врачи-партнеры, о которых я уже говорил ранее. Они сидят бок о бок, уверенные, расслабленные и контролирующие ситуацию. Присоединиться к ним можно только в том случае, если ты один из них. В моем случае все не так, поэтому я продолжаю осматриваться. К большому сожалению, единственный оставшийся вариант — клуб знакомств справа от меня. Это экосистема терапевтов, которые хотят завести друзей, но не знают как. За их столом есть одно свободное место с краю. Я вздыхаю. Вилка, воткнутая в макароны, начинает опускаться, а до начала дневной секции по психическому здоровью остается всего 10 минут. Я подхожу к свободному месту, придав лицу выражение «нет-нет, со мной говорить не нужно», и сразу же перехожу ко второй части. Сев, я достаю телефон из кармана и незамедлительно утыкаюсь в него, желая дать другим понять, что этот парень закрыт для общения.

Но Тилли восприняла все иначе. Тилли чуть за 40, на ней пара походных ботинок и шуршащие утепленные штаны. Прекрасно! Тайная сверка с картами Google подтверждает, что до ближайших гор не менее 80 километров. Может, коллега хочет всегда быть готовой к походу? Когда она начинает разговор со мной, я складываюсь, словно карточный домик, и улыбаюсь. Мне нравится думать, что я умею грубо обращаться с людьми, однако в теории это гораздо проще, чем на практике. Тилли приехала из Лондона, и она рассказывает, как там живется терапевтам. К ее лицу прилипла еда, которая двигается, пока Тилли говорит. Я с трудом сдерживаю улыбку. Кажется, что этот кусок машет мне. Как сказать ей? В итоге я решаю ничего не делать в надежде, что кусочек все-таки отпадет и приземлится на ее походную одежду.

Я размазываю по тарелке макароны, превратившиеся в единую массу, и вежливо киваю в ответ на слова Тилли. Я периодически бросаю взгляд на трех терапевтов, сидящих напротив. Они явно подружились, но продолжают смотреть на свои ботинки во время разговора. Остается надеяться, что хотя бы пациентам они смотрят в глаза.

Хватит, злобный Макс!

Дин-дон! Этот спасительный звук означает начало дневной секции. Я в последний раз улыбаюсь Тилли и говорю, что мне было очень приятно с ней поболтать и что, возможно, найду ее во время следующего перерыва, чтобы подробнее расспросить о поездке на озеро (я, конечно, не стану этого делать). Похоже, ее обрадовала перспектива повторной встречи, из-за чего я начинаю себя ненавидеть. Еда отправляется в помойку. Заняв свое место в лекционной аудитории, так и не утолив голод, я вздыхаю громче и продолжительнее, чем ожидал. Что-то не так. Я чувствую себя странно. Я должен находиться среди своих единомышленников-терапевтов и переживать возбуждение, приятное волнение и страсть, однако эти эмоции почему-то мне чужды. Я тру глаза. Может, всеобщее недовольство Национальной системой здравоохранения, которое особенно остро ощущается на конференции для терапевтов, наконец добралось и до меня? Или, быть может, я просто устал. Как бы то ни было, я сильнее утопаю в своем кресле и стараюсь выкинуть все из головы.

Суббота, 18 августа (03:47)

Я лежу в постели рядом с Элис. Что ж, в действительности это не совсем так. На самом деле я хватаюсь руками за край своей половины кровати, потому что меня вытесняет Берлинская стена, построенная беременной Элис. Девять архитектурно разложенных подушек поддерживают огромный живот Элис, лежащей на боку. Я смотрю в темноту и закусываю нижнюю губу, словно обуреваемый страхом подросток, в котором бушуют гормоны. Почему теперь, когда я должен думать только о жителе живота и нашем общем будущем, я снова и снова анализирую свою реакцию на вчерашнюю конференцию? Впервые за все время я переживаю, что выбрал не ту профессию. Эти мысли не дают мне заснуть до утра.

Понедельник, 20 августа

Сижу на больничном. Мужской грипп[10]. Побочный эффект от работы.

Среда, 22 августа

Почти пришел в себя после мужского гриппа. Теперь, когда сомнения по поводу выбора профессии крутятся у меня голове так быстро, что стиральная машина «Хотпойнт» могла бы позавидовать, телефонный разговор с миссис Талли меня не очень радует. Она говорит уже 15 минут, но мне приходится адаптироваться к окружающей среде, как это делали доисторические клеточные организмы.

Громкая связь. Гениально!

Понятия не имею, как я не додумался до нее раньше. К концу 19-минутного монолога (вы не побили свой рекорд, миссис Талли) мне удалось заполнить направление к гематологу (узкий специалист, занимающийся заболеваниями крови) для другого пациента, ответить на электронное письмо социального работника, написать Элис сообщение о том, что мне следует переквалифицироваться в международного шпиона, и просмотреть все результаты патологоанатомических экспертиз. Что касается миссис Талли, я в очередной раз убедился, что ее сиделки — полное дерьмо, а она не имеет к этому абсолютно никакого отношения. Как всегда, она благодарит меня за уделенное время.

Элис ответила, что я идиот.

Похоже, она против.

Четверг, 23 августа

Можно ли убить работу?

Пятница, 24 августа

Думаю, стоит подробнее рассказать о вчерашнем дне. Я не выдержал. В свою защиту могу сказать, что это был идеальный шторм. У меня создалось впечатление, будто все пациенты, обладающие определенным набором навыков, вбили 20-сантиметровые гвозди в гроб, где покоилось мое психическое здоровье. Все произошло во время дневного приема в четверг. Вчера у меня были все: от пациента, который просил осмотреть его анус и пенис из-за двух разных проблем (хотя он опоздал на 15 минут без уважительной причины), до зависимого от обезболивающих препаратов наркомана, который прибегал к угрозам, пытаясь заставить меня назначить больше «колес», чем нужно. В дополнение ко всему дурацкий компьютер постоянно отключался, из-за чего приходилось несколько раз повторно заполнять электронные карты. А еще я забыл взять с собой что-нибудь на обед, но у меня не было возможности сходить в кафе, так как я оставил кошелек дома.

Даже несмотря на эти редчайшие феномены, я был уверен, что смогу держать эмоции под контролем. Так было до последнего пациента. Бернадетт ворвалась в кабинет, яростно швырнула сумку на стол и еще до того, как я успел открыть рот, сказала: «Вы, СРАНЫЕ терапевты, все заодно!» Внутри меня все закипело, и за секунду температура возросла с нуля градусов до ста. Я сделал глубокий вдох. «О чем именно вы говорите?» — спросил я, стараясь оставаться предельно спокойным. Учитывая время, оставшееся на ее консультацию в конце приема, ей повезло, что она еще стояла в кабинете.

Она заорала, что по ней явно видно, как она больна, но я наверняка не посажу ее на больничный (я бы обязательно так и сделал, если бы она продолжила в том же духе). Затем я вытащил чеку из социальной гранаты, спросив, почему она не может работать.