До и после - Эмма Миллс

– Идешь сегодня на вечеринку?

– Нет.

Я даже не знала, в чьем доме сегодня тусовка. Да и не было настроения веселиться. Плечо болело от дурацкой сумки.

– Почему?

– Нет настроения.

– Тебе нравятся такие вечеринки? Эзре не нравятся. Он говорит, это просто сборище пьяных идиотов.

Возле входной двери я взглянула на Фостера:

– Когда ты успел с ним это обсудить?

– На физре. Когда мы бежали полтора километра.

Я тогда слишком сосредоточилась на беге, чтобы обращать внимание на что-либо другое, и уж точно была не в состоянии поддерживать беседу.

– В воскресенье мы с ним начинаем серьезные тренировки. Не завтра, а то у него планы. Только в воскресенье.

Интересно, что еще сообщит мне Фостер. Может быть, размер ноги Эзры? Или то, какие он предпочитает трусы? Его мнение о ситуации на Ближнем Востоке или что он вчера ел на ужин?

– Спокойной ночи, – сказала я, убежав в комнату прежде, чем он успел сказать еще что-нибудь.

А вот мама будет рада послушать болтовню о многочисленных талантах и мнениях Эзры Линли. Она была бы рада слушать Фостера, даже если бы тот принялся зачитывать ей пищевую ценность с коробки хлопьев.

Меня порой до боли трогало, как сильно мои родители хотели, чтобы с Фостером все было хорошо. И – даже больше, чем я, – чтобы он был нормальным. Для меня быть нормальным значило не выделяться из толпы. Для них, наверное, – просто быть счастливым.

Каждую субботу Кэс возил машину на мойку самообслуживания, это был некий ритуал после игры. Он еще в десятом классе приобрел у какого-то выпускника дрянное черное купе и просто обожал эту тачку.

На мойке самообслуживания каждая процедура занимает определенное время. Чем больше платишь, тем больше у тебя времени. Кэс выработал целую систему, чтобы платить за качественное мытье как можно меньше, но для этого требовался партнер. Поэтому чаще всего по субботам я тоже торчала на автомойке. Я была не против. Свою машину я тоже брала, и ее мы тоже мыли вместе. Но, в отличие от Кэса, я понимала, что никакая чистка и полировка не сделает конфетку из моей видавшей виды «тойоты».

После мытья салона Кэс загнал машину в небольшое помещение без крыши. Я стояла рядом с маленькой металлической коробкой, на которой можно было выбрать режим: кондиционирование, споласкивание и ультраблеск. Для начала опускаешь доллар, а каждый последующий четвертак гарантирует тебе еще тридцать секунд. Кэс божился, что всю мойку целиком можно проделать за доллар семьдесят пять. Мы никогда не успевали, но мечтать не вредно.

– Время? – уточнил Кэс. На споласкивании он всегда слегка тормозил.

– Двадцать секунд.

– Блин. Переключай.

Больше всего мне нравился ультраблеск, он очень вкусно пах. Я повернула ручку, и Кэс замелькал быстрее молнии. С колес все еще стекала пена.

– Опустить еще четвертак? – спросила я.

– Нет. Я успею.

– Иначе ведь еще доллар придется отдать.

– Время?

– Девять секунд.

Он обошел только половину машины.

– Опустить еще четвертак?

– Да нет же!

Я опустила еще четвертак.

Кэс закончил с ультраблеском, и шланг автоматически выключился, когда время вышло.

– Я бы успел, – сказал он, возвращая шланг на место. – Последние секунд десять мы потратили впустую.

– В следующий раз успеешь.

Кэс отогнал машину на парковку. Там уже стояла моя «тойота» – чистая и сухая, сияющая в солнечных лучах. Пока Кэс парковался и выходил, я опустила в своей машине стекла и включила радио.

– Я возьму влажную, а ты бери сухую, – сказал он и бросил мне тряпку. Мне всегда доставалась сухая.

Я стала вытирать мокрые следы. Пока мы работали, мое радио рассказывало что-то о лазерных эпиляторах и стоковых магазинах. Время от времени я поглядывала на Кэса. Мне нравились его линялые футболки. Сегодняшнюю он носил с восьмого класса. Тогда она казалась слишком большой, но теперь стала ему впору. Логотип давно стерся, а сама футболка полиняла и приобрела идеальный оттенок голубого. Среди маек, которые мама покупала для Фостера, было много искусственно обесцвеченных, но таких, как у Кэса, не купить нигде и ни за какие деньги.

– Что? – спросил Кэс, когда мы принялись за окна.

– А?

Он широко улыбнулся:

– Чего ты на меня так смотришь?

– Просто задумалась.

– О чем?

Я быстро нашлась:

– О вчерашней вечеринке. Хорошо провел время?

Кэс пожал плечами и продолжил натирать окна.

– Ничего так. Но без тебя было скучно.

Я очень не любила, когда он так говорил: именно это мне и хотелось услышать, но совсем в другом контексте.

– Было что-нибудь интересное?

– Да нет. Правда, кое-кто наклюкался.

Я фыркнула:

– Стентон Перкинс?

– Ага. Джордан с Эзрой ушли довольно рано, а с ними и почти все остальные. Впрочем, это даже хорошо, иначе я бы сам посоветовал Эзре свалить. Стентон и по трезвяку-то на него злится.

– Чего он так взъелся на Эзру?

– Да оттого же, отчего и все. Просто у него это сильнее проявляется.

Эзра и правда был знаменитостью: ненавидели его ровно так же, как и обожали. Половина школы боготворила его за то, что в этом году он стал капитаном основной команды, а другая половина ненавидела… ровно за то же самое. Кэс не хотел этого признавать, но если бы Эзра не перевелся в нашу школу, то капитаном стал бы он. Эзра, конечно, был куда более сильным игроком, но загвоздка в том, что Кэс нравился людям. А люди не всегда грезят о лучшем и зачастую довольствуются знакомым, надежным, простым и понятным. Эзра Линли таким не был.

Когда Кэс снова заговорил, его голос звучал как-то странно:

– Сорок пять тачдаунов за сезон. Ну и ну.

– Думаешь, Стентон прав насчет него?

– Нет. Конечно, нет. Просто… – Он умолк и положил тряпку на заднее стекло рядом с моей. – Просто мне иногда кажется, что на его месте должен быть я.

Я не знала, что ответить, поэтому с сочувствием хмыкнула.

– Классика, блин, – продолжил Кэс. – Прямо как в кино про обаятельного неудачника, которому не по силам уделать задумчивого гения, как бы он ни пытался.

– С «обаятельным» ты что-то переборщил.

– Да ну тебя. Я ужас какой обаятельный. – Он в последний раз провел тряпкой по стеклу. – Эзра, конечно, козел, но он лучше меня. Не могу же я его за это ненавидеть, правда? Старая история, ничего тут не попишешь.