До и после - Эмма Миллс

– Ага. Шесть километров.

– Он каждый день перед уроками пробегает шесть километров?

Фостер бросил на меня надменный взгляд.

– Он бы не достиг таких высот, если б ничего не делал.

Я не знала, что на это ответить, так что просто провела языком по зубам (во рту все еще было вязко) и продолжила наблюдать за беготней Фостера по лужайке. Меня вдруг осенило, что сегодня ровно три месяца с тех пор, как он к нам переехал. До этого я не видела Фостера пять лет. И вот уже три месяца… он мне кто-то вроде родного брата. Слово «брат» вызвало у меня странные чувства, и я снова вспомнила вопрос той фифы на физкультуре: «Это твой брат, да?» Вообще-то я семнадцать лет была единственным ребенком в семье.

Тишину раннего утра нарушил стук еще чьих-то кроссовок. Как Фостер и предсказывал, на горизонте появился Эзра Линли. Он бежал равномерно и уверенно, симметричностью движений напоминая заводную игрушку. Приблизившись к нашему дому, он не притормозил. И даже не посмотрел в сторону Фостера, который махал руками, как дурак. Просто продолжил бежать. Фостер покосился на меня, пожал плечами и понесся за ним. Я услышала, как он кричит на всю улицу:

– Эзра, подожди меня!

Потом Эзра завернул за угол, и вскоре едва поспевавший за ним Фостер тоже скрылся из виду.

На обеде я решила узнать подробности насчет внеклассного мероприятия, о котором мне накануне рассказывала миссис Уэнтворт. В школьную газету требовался фотограф, и, по словам миссис Уэнтворт, опыт значения не имел.

Я отыскала ученицу, ответственную за выпуск «Вестника школы Темпл-Стерлинга», в редакции. Стол перед Рейчел Вудсон был завален бумагами, книгами, старыми номерами «Вестника» и выпусками школьного ежемесячного литературного журнала (им тоже занималась Рейчел). Сама Рейчел, сидевшая посреди всего этого, казалась усталой и замученной. Впрочем, это был ее обычный вид.

Мы знали друг друга еще с детского сада. Не уверена, когда именно она решила подать документы во все лучшие университеты, но, видимо, довольно рано:

Рейчел с детства была такой правильной, что даже в раскрасках никогда не выходила за контур.

Она называла свой план насчет университетов «чистой победой». Рейчел было недостаточно поступить в Принстон. Она хотела, чтобы ее позвали во все ведущие учебные заведения: в Гарвард, Йель, Стэнфорд. Наверное, чтобы потом гордо отказаться от приглашения, а ведь другие ребята ради этого трудятся не покладая рук.

Странное дело. Рейчел была настоящей умницей. Она участвовала во всех возможных внеклассных мероприятиях, дружила со всей школой и была хороша почти во всем. По идее, столь блистательная ученица никак не могла быть ничтожеством, но все же я почему-то иногда испытывала к ней жалость.

– Ты свободна после школы? – спросила Рейчел, бешено стуча по клавиатуре. Она едва взглянула на меня.

– Э-э, ну да.

– Ладно. Либо мужской соккер[16], либо женская легкая атлетика. Что выбираешь?

– А?

– Нам нужны фотографии со спортивных мероприятий. Мы разместим их в спортивной рубрике. Да и для ежегодника[17] они подойдут.

Я упоминала, что Рейчел делала еще и ежегодник, да?

– Понятно. Ну…

Никогда не видела, чтобы кто-то печатал с такой скоростью. Понятия не имела, над чем работала Рейчел, но со мной это явно не было связано. Меня даже пугала ее способность к многозадачности.

– Соккер или легкая атлетика?

– Э-э… А можно футбол?

Ее пальцы на секунду замерли.

– Футбол? Все хотят футбол.

– Ну, наверное, я могу взять что-то другое, но…

– Что такого в футболе? – Рейчел сузила глаза и пристально посмотрела на меня. – Чем он всем так нравится?

– Ну… это наша традиция.

Рейчел состроила недовольную мину.

– Это соревнование в популярности, которое замаскировано под чистое насилие, которое замаскировано под активный вид спорта. – Она снова принялась печатать. – Знаешь, нам бы не помешала статья о школьном футболе – не о команде и очках, а о фактах. Игрой теперь движет только расчет.

– Расчет?

– Уже давно нет речи ни о какой традиции. Школьники играют в футбол исключительно ради спортивной стипендии в университете.

Я подумала о Кэсе.

– Ребята играют в футбол, потому что им это нравится. Потому что их папы играли… И дедушки… Вот поэтому.

Рейчел на мгновение подняла глаза. И, когда снова заговорила, сложно было понять, это она из снисходительности или просто ее искренность была такой же рубленой, как и вся ее личность.

– Очень мило, Девон.

– Но… – начала я, зная, что Рейчел станет спорить.

– Ну серьезно. Взять вот Эзру Линли.

– А что с ним не так?

– Стартовый игрок основной команды школы Шонесси, которая трижды за последние пять лет становилась чемпионом штата, в предпоследнем классе переводится в захудалую школу Темпл-Стерлинга. В самый важный год для будущей карьеры. Тебе не кажется, что это весьма подозрительно?

– Ну… Наверное, это слегка странно, но…

– Знаешь, что нужно, чтобы тебя назвали одним из лучших молодых игроков страны?

Я не знала, но Рейчел и не дала мне возможности ответить:

– Хорошие показатели. Эзра и в Шонесси замечательно играл, но прошлый год в Темпл-Стерлинге затмил его предыдущие результаты. Сорок пять тачдаунов за сезон. Ни одной потери мяча. Ни одной.

– Он хорошо играет. – Даже я была вынуждена это признать.

– Да, но у нас третьесортная команда. Мы не идем ни в какое сравнение с по-настоящему сильными ребятами. Все держится на одном Эзре. Он отвечает за каждую игровую ситуацию. А в Шонесси ему приходилось делить сцену с другими игроками.

– То есть ты думаешь, Эзра перевелся, чтобы…

– Чтобы улучшить показатели. Чтобы получить признание. Стать одним из лучших в стране, сыграть на Кубке армии и обеспечить себе хорошее будущее.

– Вот это да, – сказала я, но не из-за Эзры. – Для человека, который ненавидит футбол, ты слишком много о нем знаешь.

– Ну нельзя же выступать против явления, которое недостаточно хорошо изучил.

Она уставилась в экран и какое-то время молчала. Я, наконец, откашлялась и спросила: