Мировая история - Одд Уэстад

Позже представители некоторых народов говорили, будто бы отношениями сюзерена и вассала можно объяснить состояние всего средневекового общества. Так не было никогда. Притом что большую часть пахотных земель Европы поделили между феодальными владениями – феудами, и от этого слова происходит «феодализм», представлявшими земельные владения, обремененные обязательствами перед сюзереном, всегда оставались важные области, особенно в Южной Европе, где «смешение» германского перекрытия с римским фоном давало совсем разные результаты. В этом смысле большую часть Италии, Испании и Южной Франции к «феодальной» отнести нельзя. К тому же всегда оставались некоторые фригольдеры (белопашцы) даже на землях, в большой степени «феодальных». Эта прослойка считалась важной и в некоторых странах была достаточно многочисленной. Белопашцев не принуждали служить на их земле, так как они владели ею напрямую. В «феодальном порядке» существовало много причин для сложностей и двусмысленностей: кое-кто мог одновременно числиться и сюзереном, и вассалом, свободным гражданином и смердом. Но центральный факт обоюдных обязательств угнетателей и угнетенных пронизывал всю структуру и лучше всего объясняет ее в глазах современных исследователей. Господин и смерд привязывались друг к другу взаимными обязательствами. «Смерд да повинуется своим хозяевам со страхом и дрожью; хозяева да позаботятся о своих смердах по справедливости и делам их», – так звучало назидание одного французского священника, в котором емко сформулирован принцип по конкретному делу. На таком логическом обосновании строилось усложняющееся общество, долгое время позволявшее любое толкование без каких-либо существенных дополнений.

И к тому же оправдалось изъятие у крестьянина средств на содержание воеводы и строительство его замка. Из него же выросла аристократия Европы. Главной функцией системы, обеспечивавшей существование этой аристократии, долгое время оставалась военная функция. Даже когда потребность в индивидуальной службе на поле боя отпала, службу вассала-воина никто не отменял (хотя позже с вассала потребуют деньги на оплату услуг воина). Но в запутанной сети вассалитета у короля осталось меньше средств контроля над своими собственными вассалами, чем у его вассалов над своими вассалами. Вельможа, будь то феодал или местный епископ, всегда должен был занимать главное место и влиять на жизнь простолюдина больше, чем король или князь, живший где-то далеко и которого он мог вообще никогда не видеть. Однако сам король считался единственным в своем роде правителем; помазание на престол церковью подтверждало его священную, божественную власть. Короли находились на недосягаемой высоте в глазах подавляющего большинства простолюдинов из-за окружающих их особой роскоши и обряда, которые играли такую же важную роль в средневековом правительстве, как официальная бумага в нашем нынешнем. Если к тому же король располагал преимуществом в виде принадлежащих ему крупных владений, тогда у него возникал превосходный шанс действовать по собственному усмотрению.

Далеко не всегда в юридическом смысле, зато фактически в каждодневной жизни одни только короли и великие феодалы на заре средневекового общества располагали практически неограниченной свободой. Но даже их жизнь была стесненной и скудной из-за отсутствия многого того, что мы считаем само собой разумеющимся. Заняться им особенно было нечем, кроме того, чтобы молиться, воевать, охотиться и управлять делами своего поместья; нынешних интересных профессий для мужчин тогда еще не придумали, и им оставалось заниматься делами духовными, а также внедрять мелкие нововведения в повседневной жизни. Выбор для женщин выглядел еще уже, следовательно, они опускались еще ниже по шкале социальной полезности. Только с постепенным возрождением торговли и восстановлением городской жизни из-за расширения сферы хозяйственной деятельности эта ситуация начала меняться. Понятно, что линия раздела в подобных делах никакой роли не играет, но заметного подъема экономики не наблюдалось до окончания 1100 года, и только тогда у нас возникает ощущение того, что на большей части европейского континента появляется общество пусть все еще полуварварское, зато с претензиями (но не больше) на цивилизацию.

История Индии на протяжении тысячи лет между падением Гуптов в 550 году и появлением империи Великих Моголов в 1526-м не может порадовать ни ясным направлением развития и единства китайской истории того же периода времени, ни хаотичными разрывами истории Европы в Средневековье. Вместо этого мы наблюдаем пластичность плюралистических традиций культурных достижений, основанных на великих изучениях, несметном богатстве и сосредоточении усилий на доведении бытия до предельного изящества и на самосовершенствовании. Политическая история данной эпохи может показаться лишенной порядка: на территории Индии всегда образовывалось несколько королевств, борющихся за верховную власть, а окружало их несколько внешних империй, грозящих вторжением. Но за одним главным исключением индийская история в этот период не дает свидетельств экспансии против соседей или поползновений со стороны иноземцев; все дело как раз в раздоре, то мирном, то воинственном, между индийцами, жившими на территориях, по большей части намного более богатых и более плодородных, чем территории остальной нашей планеты.

Большой перелом в этом периоде индийской истории наступает в 1192 году, когда мусульмане из Афганистана ворвались на северную индийскую равнину и в конечном счете образовали Делийский султанат. Но следует проявлять большую осторожность тем, кто хочет считать, будто введение ислама, в этом случае через покорение народа, обусловило появление единственной разделительной линии, определявшей ход последующей индийской истории. Наоборот, отношения между севером и югом, между прибрежными и внутренними районами страны, а также между кастами и прослойками общества продолжали играть практически такую же важную роль, как отношения между приверженцами индуизма и ислама. Религия считается одним из важных детерминантов индийской истории, но даже этот аспект представляется более богатым, или более сложным, чем примитивное разделение на мусульман и индусов, которое историки-националисты позже попытались навязать обществу.

Приблизительно до 500 года н. э. основные события индийской истории происходили на севере Индии, а юг выглядел своего рода приложением, где можно наблюдать только тени тех событий. Особое внимание следует сосредоточить на великих империях севера – Маурьев и Гуптов, а также на образцах культуры и отличительных чертах, появившихся там. Но когда прошла первая половина X века н. э., все изменилось не потому, что превосходству севера пришел конец, а по причине того, что на юге постепенно развивались государства и собственные взаимоотношения. Первым заметным южным государством считается Чола, основанное династией, которой предстояло править на протяжении без малого тысячи лет на юго-восточном побережье Индии.

Еще до начала развития заметных региональных государств отмечается последняя попытка провозглашения империи, способной покрыть почти всю территорию, на которой правили Гупты. На протяжении своего долгого правления с 606 по 649 год император Харша (Харшавадхана) создал государство, простиравшееся от Гималаев до Ориссы со столицей Каннаудж, где Харша собрал вместе мудрецов, разработавших учение о санскрите одновременно в его индуистской и буддистской формах. Этот город оставался центром северной индийской культуры на протяжении многих веков после того, как империя Харши рухнула с его кончиной.