Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

– Nom d’un nom! Вот оно как! – прокомментировал он, подавляя крик. – Расскажите, расскажите мне, мадам, об этой гнусности! Это имеет большое значение; это объясняет многое, то, что необъяснимо. Скажите, chère madame[290], умоляю вас!

– Алиса была доведена до отчаяния трагедией убийства Ральфа, – она почему-то думала, что в ответе за нее; но через несколько дней она выздоровела и готовилась к возвращению домой с его телом.

Ближайшая железная дорога была не ближе пятнадцати миль, и она хотела сесть на ранний поезд. Поэтому она отправилась на автомобиле за ночь до прибытия своего поезда. Когда она проезжала по глухой неосвещенной дороге, между двумя отрезками неосушенного болота, кто-то показался из высоких тростников – у нас есть заявление шофера об этом – и прыгнул на подножку. Он сразил водителя наповал одним ударом, но тот его успел узнать. Это был Иоахим Палензеке. Когда водитель потерял сознание, машина упала в болото, но, к счастью, было достаточно много грязи, чтобы остановить машину, но недостаточно глубоко, чтобы она провалилась. Водитель вскоре пришел в себя и поднял тревогу.

Отряд шерифа нашел их на следующее утро. Палензеке, очевидно, оступился в болоте, пытаясь убежать, и утонул. По словам врачей, Алиса была мертва – от шока, как сказал доктор. Ее губы были ужасно разбиты, и на шее осталась рана, хотя она не была достаточно серьезной, чтобы вызвать смерть; и она была…

– Достаточно! Не надо больше, мадам, умоляю вас! Sang de Saint Denis[291], неужели Жюль де Гранден – чудовище, чтобы бросать камни в разбитое сердце матери? Dieu de Dieu, non! Но скажите мне, если сможете, и тогда я не буду больше вас об этом спрашивать, что стало с этим в сто тысяч раз проклятым, – мои извинения, мадам! – этой столь отвратительной cochon[292] Палензеке?

– Они отвезли его домой хоронить, – тихо ответила миссис Хетертон. – Его семья очень богата. Некоторые из них были бутлегерами во время запрета, некоторые – спекулянтами на рынке недвижимости, некоторые – политиками. У него были самые пышные похороны, которые когда-либо видели в местной греческой православной церкви: говорят, что только цветы стоили более пяти тысяч долларов. Но отец Апостолакос отказался служить мессу, просто произнес короткую молитву и отказал ему в погребении в освященной части церковного кладбища.

– О! – Де Гранден посмотрел на меня со значением, словно говоря: «Она поведала нам очень много!»

– Быть может, это заинтересует вас, хотя я и не уверена, – сказала миссис Хетертон. – Мой друг, который знает репортера в «Джорнал», а газетчики знают все, – добавила она с простой наивностью, – сказал мне, что трус действительно пытался покончить жизнь самоубийством и потерпел неудачу, поскольку на его виске была отметина от пули. Хотя, конечно, это не могло стать фатальным, так как они нашли его утопленным в болоте. Вы полагаете, что он мог ранить себя преднамеренно там, где его могли видеть эти негритянские обитатели болот, чтобы дошла история о его самоубийстве, и полицейские перестали искать его?

– Вполне возможно, – согласился де Гранден, вставая. – Мадам, мы ваши должники больше, чем вы подозреваете, и, хотя вы не можете этого знать, мы спасли вас хотя бы на одно мгновение этой ночью. Adieu, chère madame, и пусть добрый Бог хранит вас и всех ваших. – Он приложил пальцы к губам и раскланялся.

Когда мы проходили через внешнюю дверь, мы услышали всхлипывания и отчаянный крик миссис Хетертон: «Меня и всех моих… их нет. Все, все ушли!»

– La pauvre! – пробормотал де Гранден, тихо прикрывая дверь. – Все больше доводов осторожности для le bon Dieu, хотя она и не знает!

– Что теперь? – спросил я, украдкой прикладывая носовой платок к глазам.

Француз не пытался скрыть слез. Они стекали по его лицу, как будто он был школьником.

– Идите домой, друг мой, – велел он. – А я посоветуюсь со священником этой греческой церкви. Из того, что я услышал о нем, он должен быть чудесным парнем. Я думаю, он доверится моей истории. Если же нет, parbleu, мы должны взять дело в свои руки. Тем временем, возжаждем смиренного помилования от прекрасной Норы за то, что мы пренебрегли ее обедом, и попросим, чтобы она приготовила нам легкий перекус. А затем будьте готовы снова сопровождать меня, когда мы подзаправимся. Nom d’un canard vert, у нас напряженная ночь впереди, мой добрый старина!

Легкий туман, клубящийся здесь и там, и холодная морось поселились на улицах, когда мы отправились к Рочестеру. Полчаса осторожной езды привели нас к месту, и, подойдя к обочине, француз указал на освещенное окно на седьмом этаже.

– Это горит в его квартире, – сообщил он мне. – Может быть, он принимает гостей в этот час?

Лифтер храпел в кресле в вестибюле и, руководствуясь осторожным жестом де Грандена, я последовал за ним вверх по лестнице.

– Нам не нужно объявлять о нашем приходе, – прошептал он, когда мы преодолели площадку шестого этажа. – Думаю, лучше мы устроим сюрприз.

Мы тихо поднялись на еще один пролет и остановились перед дверью квартиры Рочестера. Де Гранден постучал один раз тихо, повторил стук более настойчиво и собирался дернуть за ручку, когда мы услышали шаги за дверью.

Молодой Рочестер вышел в шелковом халате, накинутом на пижаму, его волосы были немного встрепаны, но он не выглядел ни сонным, ни особенно счастливым нас видеть.

– Кажется, нас не ожидали, – заявил де Гранден, – но мы, тем не менее, здесь. Будьте любезны, отойдите в сторонку и впустите нас, пожалуйста.

– Не сейчас, – отказался молодой человек. – Я не могу принять вас сейчас. Если завтра утром вы вернетесь…

– Это и есть завтра утром, mon vieux, – прервал его маленький француз. – Полночь наступила час назад.

Он прошел мимо нашего негостеприимного хозяина и поспешил по длинному коридору в гостиную.

Комната была обставлена со вкусом, в типично мужском стиле: тяжелые кресла из гикори и клена, турецкие ковры, стол с приглушенной лампой, длинная кушетка, уложенная подушками, перед камином, в котором на латунной решетке светились угольки. В воздухе висел сигаретный дым, но с примесью слабого провокационного запаха гелиотропа.

Де Гранден остановился на пороге, откинул голову назад и принюхался, как виноватая гончая. Прямо напротив входа находилась широкая арка, закрытая двумя пестрыми шалями, висевшими на латунном стержне. Туда он и направился, засунув правую руку в верхний карман, а левой опираясь на трость из эбенового дерева, которая, как я знал, скрывала лезвие меча.

– Де Гранден! – воскликнул я, протестуя, ошеломленный его самоуправством.

– Нет! – предупредил Рочестер. – Вы не должны…