Семейные ценности - Мила Гусева

Когда идеально отполированный чёрный катафалк останавливается у витиеватых ворот академии, Аддамс делает несколько глубоких вдохов и выдохов, словно перед решающим шагом в бездонную пропасть.

Вернее сказать, в пучину Ада.

— Мой маленький скорпиончик! — слащаво восклицает Гомес, выбравшись с заднего сиденья машины, и устремляется к ней с раскрытыми руками.

— Здравствуй, отец, — с равнодушным официозом отзывается Уэнсдэй, ловко уворачиваясь от объятий. — Мама. Пагсли.

Мортиша несколько плотоядно улыбается, окидывая дочь цепким взглядом бархатных глаз — таким пристальным, словно пытается добраться до самых глубин души. Младший брат, как всегда облаченный в нелепые шорты, больше подошедшие бы пятилетнему ребенку, стремглав бросается к Уэнсдэй и повисает у неё на шее. Она не успевает отстраниться.

— Я так скучал по тебе! — раздражающе честно выдает он, крепко сжимая в объятиях. — Знаешь, на прошлой неделе Клинт с дружками снова пытался запереть меня в шкафу, но я применил тот прием, который ты показала на каникулах…

— Ему сделали строгий выговор с занесением в личное дело, — с гордостью вставляет отец, взирая на воссоединение семьи с отвратительным умилением. — Даже хотели исключить из школы.

— Жаль, что не исключили… — сокрушенно вздыхает Пагсли, наконец выпуская её из удушающего захвата. — Я бы тоже хотел поступить в Невермор.

— Здесь теперь нечего делать, — она небрежно пожимает плечами. — Этот семестр ужасно скучный по сравнению с предыдущим.

— Неужели нет совсем никаких новостей? — в разговор вступает Мортиша, и что-то неуловимое в её странной интонации заставляет Уэнсдэй невольно напрячься. — В позапрошлое полнолуние у меня было любопытное видение…

— Совсем никаких новостей, — Аддамс решительно перебивает мать, интуитивно предчувствуя неладное.

Oh merda.

Только этого не хватало.

Что ещё за любопытное видение?

Оставалось надеяться, что в нем не фигурировали никакие детали её личной жизни.

Впрочем, если родители мгновенно не устроили допрос с пристрастием, можно не беспокоиться.

Наверное.

— Старый добрый Невермор… — ностальгически вздыхает отец, обводя внимательным взглядом вычурную надпись на воротах и высокие каменные башенки. — Ужасающе приятно возвращаться сюда каждый раз. Сколько леденящих душу воспоминаний… Тьма очей моих, помнишь, как мы сбегали из общежития, чтобы погулять под полной луной?

— И поискать цветок папоротника, — томно улыбается Мортиша, устремив на мужа взгляд, полный нескрываемого восхищения.

— Да, правда до леса мы добирались редко… — Аддамс-старший хитро подмигивает детям и, схватив изящную ладонь супруги обеими руками, принимается осыпать пылкими поцелуями внутреннюю сторону запястья.

Уэнсдэй и Пагсли синхронно закатывают глаза.

— Ты случайно не захватил с собой мамину настойку из аконита? — шепотом спрашивает младшая Аддамс у брата, взирая на тошнотворную сцену с презрительным отвращением.

— Не поможет. Папа в последнее время пьёт её в качестве лекарства от давления, — с досадой отзывается тот.

— Я бы выпила её сама, чтобы ослепнуть от боли и никогда больше этого не видеть.

Остаток дня подобен китайской мучительной пытке каплей воды — за год вдали от родителей Уэнсдэй успела изрядно отвыкнуть от их невыносимого стремления сливаться в жарком поцелуе каждые десять минут. Словно отсутствие тесных тактильных контактов для них сравнимо с кислородным голоданием.

Сидя за длинным столом в пятиугольном дворе и в тысячный раз наблюдая, как отец прижимается губами к ладони матери, она вяло ковыряет вилкой аккуратно нарезанный стейк слабой прожарки. И в тысячный раз мысленно обещает себе, что скорее добровольно отдаст на отсечение собственную руку, нежели хоть немного уподобится родителям, преисполненным друг к другу столь непомерной страстью.

Голос разума в голове тут же скептически усмехается.

Как будто это не ты теряешь рассудок от каждого прикосновения проклятого Торпа.

Даже сейчас одного мимолетного воспоминания о нём оказывается достаточно, чтобы все внутренности обожгло лихорадочным огнём.

Тотальное сокрушительное фиаско.

Вполне вероятно, что этот кошмарный недуг передаётся на генетическом уровне.

Нет. Разумеется, нет.

Она ни за что не станет такой, как мать.

Уэнсдэй более чем уверена, что вспышка страсти, внезапно захватившая её тело и сознание, вскоре угаснет, не оставив и следа.

Это всего лишь гормональный шторм, вызванный чертовым пубертатным периодом.

Или тебе просто хочется так думать?

Ведь худшая ложь — та, что ты каждый вечер повторяешь себе перед сном.

— Уэнсдэй, все нормально? — обеспокоенно спрашивает брат, заглядывая ей в лицо. — Ты уже минут пять смотришь в одну точку.

— Конечно, все нормально, — с неудовольствием отзывается она, раздраженно отмахиваясь от назойливого Пагсли. — Просто размышляю, через сколько секунд ты истечешь кровью, если воткнуть тебе вилку в сонную артерию. Держу пари, что примерно через десять. Проведем эксперимент?

— Давай в другой раз? — с сомнением предлагает младший Аддамс. — Мне в школе нравится одна девчонка. Я хотел бы успеть поцеловать её перед смертью.

— У тебя всегда был дурной вкус, — Уэнсдэй с омерзением кривит темно-вишневые губы. Тот факт, что Пагсли действительно привлекает какая-то пустоголовая девица из Нэнси Рэйган вызывает ещё большее отвращение, нежели родительские попытки обоюдного каннибализма.

— Неправда, — обиженно возражает брат. — Голди очень красивая.

— Сомневаюсь. У неё имя, как кличка для собаки.

— Что ты вообще в этом понимаешь? — уязвленный Пагсли надувает губы и хмурится с таким оскорбленным видом, словно она посягнула на святыню. — Ты сама-то хоть раз в жизни целовалась?

Родители моментально отрываются друг на друга и одновременно обращают на неё крайне заинтересованные взгляды.

Oh merda.

Пообещав себе разделаться с малолетним кретином самым изощренным способом, Уэнсдэй отрицательно качает головой.

— Не вижу смысла тратить время на подобные глупости, — с непоколебимой уверенностью заявляет она, решительно поднимаясь из-за стола. — И на приторные семейные посиделки тоже. У меня скоро начнётся писательский час.

И не дожидаясь вероятных возражений, поспешно покидает пятиугольный двор с самым непроницаемым выражением лица.

Проигнорировав заискивающий взгляд Ксавье, сидящего за одним столом с высоким мужчиной с резкими чертами лица и проблесками седины в зализанных каштановых волосах, Уэнсдэй сворачивает в сторону лестницы, ведущей в Офелия-Холл. Прошлым вечером по её приказу Вещь украл из книжного магазина пачку особенно дорогой бумаги — и теперь Аддамс твердо намерена провести остаток вечера за печатной машинкой. Или за игрой на виолончели. Да за чем угодно, только бы не в компании охваченных бурной страстью родителей и занудного младшего братца.

Приближаясь к своей комнате, она слегка замедляет шаг, раздумывая над новым сюжетным поворотом. Полностью погрузившись в свои размышления, Уэнсдэй не сразу замечает за спиной тихий звук приближающихся шагов. А когда замечает, уже слишком поздно — сильные руки молниеносно обхватывают её сзади, уверенно привлекая к себе.

— Привет, — вкрадчиво шепчет Ксавье, склонившись к её уху и опаляя прохладную кожу горячим дыханием. — Тоже решила сбежать с унылого семейного воссоединения?

— Что ты здесь делаешь? — она пытается сбросить его