Собиратель ракушек - Энтони Дорр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На другой день к вечеру охотник куда-то ушел, и жена отыскала его по следам. Закутавшись в одеяло, он лежал на помосте для охоты на оленей. Одетый в белый камуфляж, он размалевал лицо черными тигровыми полосами. Часа четыре с гаком она просидела на корточках метрах в тридцати, вся взмокла и продрогла; внезапно с помоста просвистела стрела и вонзилась в грудь лани, которую жена охотника даже не заметила. С удивленно-загнанным видом лань осмотрелась, сорвалась с места и поскакала в чащу. Слышно было, как алюминиевое древко стрелы стучит о деревья, как лань продирается сквозь лесные заросли. Охотник на мгновение застыл в неподвижности, а потом спрыгнул на землю и пустился в погоню. Жена дала ему скрыться из виду и побежала следом.
Далеко бежать не пришлось. Крови было столько, что жена решила, будто он перестрелял целое стадо оленей, которые все устремились по этой тропе и теперь медленно лишались жизни. Лань, задыхаясь, лежала между двумя деревьями; из плеча у нее торчала тонкая стрела. По одному боку струилась густая до черноты кровь. Охотник опустился на колени над своей жертвой и перерезал ей горло.
Едва переставляя затекшие ноги, Мэри, одетая в парку, рванулась вперед из своего укрытия, добралась по снегу до все еще теплой лани и схватила ее за заднюю ногу. А другой рукой намертво вцепилась в запястье мужа. Нож еще торчал из горла животного, и, когда охотник вытащил лезвие, на снег тягуче потекла кровь. Видение лани уже билось в женском теле: пятьдесят оленей вапити по брюхо в воде переходят искрящийся на солнце ручей и тянутся к ольховым листьям, а один из самцов царственно поднимает голову, увенчанную короной рогов. Серебристая капля, свисающая с его морды, ловит солнечный луч и падает в реку.
Ты? – задохнулся охотник и выронил нож.
Изо всех сил он пытался вырваться, отползти, подняться с колен. Жена не отпускала: одна рука по-прежнему сжимала его запястье, другая держала за ногу лань. Охотник волок их по снегу, на котором оставалась кровавая полоса.
Ох, только и смог выдохнуть он.
Он чувствовал, как исчезает этот мир: крупитчатый снег, голые ветви. У него во рту был привкус ольховых листьев. Под животом струился золотистый ручеек, сверху падал свет. В глаза ему, не опуская царственной головы, смотрел вожак. Весь мир окрасился янтарем.
С последним рывком охотник высвободился. Видение тут же исчезло.
Нет, забормотал он. Быть такого не может.
Он потер запястье в том месте, где были ее пальцы, потряс головой, будто после удара. И побежал.
Жена охотника еще долго лежала в кроваво-снежном месиве, вбирая в ладонь тепло лани, пока наконец видение не растворилось, оставив ее в одиночестве. Она разделала животное тем же самым ножом и на своих плечах перенесла оковалки в хижину. Муж лежал в постели. Очаг не горел.
Не подходи ко мне, выдавил охотник. Не прикасайся.
Она развела огонь и уснула на полу.
Ее отлучки становились все более длительными; ей приходилось бывать и в частных домах, и на местах аварий, и на траурных церемониях по всей центральной Монтане. Настал момент, когда она развернула пикап на юг и никогда больше не возвращалась. В браке они прожили пять лет.
Два десятилетия спустя охотник, сидя в закусочной «Биттеррут», поднял взгляд к телевизору и увидел ее интервью. Жила она теперь на Манхэттене, объездила весь мир, написала две книги. И была нарасхват по всей стране.
Вы общаетесь с мертвыми? – допытывался репортер.
Нет, отвечала она, я помогаю людям. Я общаюсь с живыми. И даю им успокоение.
Что ж, проговорил в камеру репортер, я верю.
Купив в магазине ее книги, охотник проглотил их за один вечер. В своих стихах она описывала долину и обращалась к животным: ты, гневный койот, ты, красавец-олень.
Она съездила в Судан, чтобы прикоснуться к позвоночнику стегозавра, и написала о том, как была подавлена, ничего не почувствовав. По заказу одной телевизионной компании слетала на Камчатку, чтобы увидеть извлеченную из вечной мерзлоты лохматую переднюю ногу мамонта: в этот раз удача ей не изменила, и она описала все стадо большеногих мамонтов, которые шагают по илистой кромке воды и поедают водоросли. В нескольких стихотворениях даже встречались едва уловимые аллюзии на охотника: тягостное, кровавое присутствие, витающее где-то за гранью, как близкий шторм, как затаившийся в подвале убийца.
Охотнику было пятьдесят восемь. Двадцать лет – немалый срок. Долина медленно, но верно ужималась: ее прорезали шоссе, а гризли отправились на поиски более высоких мест. Лесорубы проредили едва ли не каждый доступный участок леса. По весне сточные воды от трелевочных дорог окрашивали реку в шоколадно-коричневый цвет. Охотник забросил попытки отыскать в этих краях волков, хотя они по-прежнему приходили к нему во сне и звали побегать под луной по замерзшим равнинам. Ни с одной другой женщиной он за эти годы не был. Склонившись над обеденным столом, охотник сдвинул в сторону книги жены, взял карандаш и черкнул ей письмо.
Неделю спустя к хижине подъехала машина почтовой службы «Федерал экспресс». Ему доставили ответ, написанный на тисненой бумаге торопливым деловым почерком.
«Послезавтра буду в Чикаго, – говорилось в записке. – В конверте авиабилет. Захочешь – приезжай. Спасибо за письмо».
После десерта ректор постучал ложечкой по бокалу и пригласил гостей вернуться в парадную гостиную. Бар был разобран, а на его месте стояли три гроба из полированного массива красного дерева. Тот, что по центру, был больше двух других. На крышках все еще белел снег (должно быть, гробы долго не вносили в помещение), который таял, оставляя на ковре темные круги. Вокруг прямо на ковре были разложены подушки. На каминной полке горела дюжина свечей. В столовой официанты позвякивали тарелками. Охотник прислонился к дверному косяку и наблюдал за смущенно входившими гостями: одни не выпускали из рук кофейные чашки, другие допивали водку или джин. В конце концов все расположились на полу.
Последней вошла жена охотника – элегантная женщина в черном костюме. Она опустилась на колени и жестом пригласила О’Брайена сесть рядом. Тот по-прежнему держался отчужденно и непроницаемо. У охотника снова сложилось впечатление, что этот человек явился из какого-то другого, бесплотного мира.
Господин почетный президент, начала жена охотника. Я знаю, для вас это тяжелое испытание. Кому-то может показаться, что смерть – это абсолютный исход, клинок, вонзенный в грудь. Однако природа смерти вовсе не подразумевает конца; это не темная скала, с которой мы бросаемся вниз. И я надеюсь показать вам, что это просто туман, куда можно заглянуть, чтобы потом отстраниться, это нечто познаваемое, с чем можно соприкоснуться, и не обязательно в страхе. С каждой смертью сокращается наша общая жизнь. Но смерть несет в себе особый смысл. Это всего лишь переход, подобный множеству других.
Она вошла в круг талого снега и открыла крышки гробов. С того места, где сидел охотник, не было видно покойников. Руки его жены, как птицы, порхали на уровне талии.