Собиратель ракушек - Энтони Дорр

Она почти ничего не ела и спала по восемнадцать-двадцать часов в сутки. А когда просыпалась, царапала что-то на листках из блокнота и при этом цеплялась за одеяла, будто они поддерживали в ней жизнь. В самом центре слабости, как ей стало ясно, таится сила; на дне самой глубокой ямы есть клочок земли. На пустой желудок, в молчании тела, без постоянной заботы о житейских делах она совершала важные открытия. Было ей всего девятнадцать лет; за время замужества она сбросила пять кило. От нее остались кожа да кости.

Охотник полистал ее заметки-грезы, но они читались как бессмысленные верлибры и никак не помогали ему понять ее.

Улитка, писала она, катается по травинке в дождливый день.

Сова: глазеет на зайца, будто свалилась с Луны.

Жеребец: скачет по долине вместе с братьями.

Он не мог себе простить, что притащил ее сюда и запер на всю зиму в этой хижине. Зима лишала ее рассудка, да и его тоже. Но за все, что с ней приключилось, он винил только себя.

В апреле температура поднялась выше нуля, а вскоре подскочила выше двадцати градусов. Охотник приторочил к рюкзаку запасной аккумулятор и пошел откапывать грузовик. На это потребовался целый день. В лунном свете он малой скоростью двинулся в обратный путь по заболоченной дороге, вошел в дом и спросил, не хочет ли она завтра с утра прокатиться в город. К его удивлению, она ответила согласием. Они согрели воды, искупались в ванне и достали одежду, к которой не притрагивались полгода. Чтобы брюки не сваливались, ей пришлось подвязать их бечевкой.

Сидя за рулем, он ликовал оттого, что она рядом, что они едут по открытой местности, а над верхушками деревьев светит солнце. С приходом весны долина прихорашивалась. У него на языке вертелось: смотри-ка, вон там через дорогу ковыляют гуси. Долина живет. Даже после такой зимы.

Она попросила высадить ее у библиотеки. А он поехал дальше и накупил съестного: дюжину коробок замороженной пиццы, картофель, яйца, морковь. И чуть не расплакался при виде бананов. Прямо на парковке он залил в себя два литра молока. Когда он приехал за ней в библиотеку, выяснилось, что она успела оформить абонемент и взяла двадцать книг. На обратном пути они зашли в «Биттеррут» поесть гамбургеров и пирога с ревенем. Она съела три куска. А он смотрел, как она ест, как ложка аккуратно выскальзывает у нее из губ. Жизнь налаживалась. Это уже походило на то, о чем он мечтал.

Что ж, Мэри, думаю, мы выстояли, сказал он.

Обожаю пирог, откликнулась Мэри.

Как только линии коммуникаций были восстановлены, в хижине начал звонить телефон. Охотник возил клиентов на рыбалку вниз по течению реки. А его жена сидела на крыльце и запоем читала.

Вскоре городская библиотека в Грейт-Фоллз уже перестала удовлетворять ее аппетиты. Ей требовались другие книги: очерки по магии, учебники чародейства и волшебства – их приходилось выписывать из Нью-Гэмпшира, Нового Орлеана, даже из Италии. Раз в неделю охотник ездил в город и выкупал на почте очередную порцию книг: «Arcana Mundi»[3], «Словарь прорицателя», «Эталон чародейства», «Оккультные учения древних». Открыв наугад ту, что попалась под руку, он прочел: «…принесите воды, обвяжите вокруг своего жертвенника мягкую тесьму, сожгите на свежих ветках и ладане…»

Она окрепла, набралась сил, больше не спала днями напролет, укрывшись шкурами. Вскакивала раньше мужа, чтобы сварить ему кофе, и тут же утыкалась носом в книгу. Ела вдоволь мяса и овощей, расцвела, волосы приобрели здоровый блеск, щеки зарумянились, глаза светились. После ужина он смотрел, как она читает у печки: в волосы вплетены перья черного дрозда, с шеи свисает клюв цапли.

В один из воскресных дней ноября он устроил себе выходной, и они пошли кататься на лыжах. На глаза им попался олень вапити, замерзший насмерть в канаве; стоило им подъехать к его останкам, как вокруг расшумелись вороны. Опустившись на колени, жена охотника положила руку на обтянутый кожей олений череп. У нее закатились глаза.

Вот так, выдохнула она. Я его чувствую.

Что ты там чувствуешь? – переспросил охотник. Что, скажи на милость?

Она содрогнулась.

Чувствую, как из него уходит жизнь. Я знаю, куда он направляется и что видит.

Быть такого не может, запротестовал охотник. Это все равно как утверждать, будто ты знаешь, какие мне снятся сны.

Я и правда знаю. Тебе снятся волки.

Да ведь этот олень испустил дух по меньшей мере сутки назад. Он больше никуда не направляется. Разве что в желудки воронья.

Могла ли она ему объяснить? Могла ли просить его понять такие вещи? И кто вообще способен это понять? Книги не давали ей ответов на эти вопросы.

Теперь она не сомневалась: грань между сном и явью, между жизнью и смертью настолько тонка, что иногда и вовсе исчезает. Особенно зимой. Зимой у них в долине жизнь и смерть различались не так уж сильно. Сердце впавшего в спячку тритона промерзает насквозь, но рептилию можно отогреть в ладонях и разбудить. Для тритона вообще нет никакой грани, нет ни врат, ни реки Стикс, есть только полоска между жизнью и смертью, как заснеженный перешеек меж двух озер: место, где озерные жители нет-нет да и столкнутся по пути на ту сторону, место, где есть одна лишь форма бытия – не жизнь и не смерть, место, где смерть – это лишь одна из возможностей, пучок зыбких видений, струйкой дыма поднимающихся к звездам. И все, что требуется, – это рука, теплая ладонь, прикосновение пальцев.

В феврале выдалось много солнечных дней, но по ночам пшеничные поля, дороги, крыши домов покрывала ровная ледяная глазурь. Охотник подбросил жену до библиотеки, а сам под лязг цепей на покрышках повернул обратно, вверх по реке Миссури, к Форт-Бентону.

Около полудня с моста через Сан-Ривер сорвалась снегоуборочная машина, которой управлял школьный приятель охотника Марлин Споукс; с двенадцатиметровой высоты бедняга упал в реку. Когда его вытащили из кабины, он уже не подавал признаков жизни. Сидевшая в читальном зале жена охотника с расстояния в квартал услышала, как снеговой плуг ударился о речное дно, – будто разом обрушились все опоры моста. Как была, в джинсах и футболке, она помчалась к месту аварии; там уже были спасатели-добровольцы – телефонист из Хелены, местный ювелир, мясник, даже не успевший снять фартук. Они кубарем скатились по крутому берегу и двинулись вброд через пороги, чтобы взломать дверь. Съехав по заснеженному склону прямо под мост, она тоже бросилась в воду. Мужчины вытащили Марлина из кабины и, спотыкаясь, понесли на берег. От их плеч и от искореженного капота снегоуборщика поднимался пар. Придерживаясь за локоть мясника и задевая ногой его ногу, жена охотника потянулась к лодыжке Марлина.

Как только ее палец коснулся тела водителя, у нее тут же закатились глаза и возникло одно-единственное видение: Марлин Споукс едет на велосипеде, а сзади в креслице сидит пристегнутый ребенок в шлеме – сын Марлина; сквозь солнечные блики отец с сыном катятся вниз по аллее под гигантскими раскидистыми деревьями. За волосы Марлина цепко ухватилась детская ручонка. За велосипедом поднимается туча опавшей листвы. Отражение мелькает в витрине магазина. Безмолвное видение разворачивалось медленно и текуче, как лента тяжелого шелка, но с такой мощью, что жена охотника вздрогнула. Это она сама крутила педали. Это в ее волосы вцепились детские пальцы.