Мои разные «я». Что такое субличности и как знание о них поможет проработать травмы и обрести внутреннюю целостность - Ричард Шварц

В течение дня я периодически отмечаю, нахожусь ли в этом состоянии. Если я из него вышел, значит, какие-то части берут верх или ведут себя активно. Надо быстрее найти их и напомнить, что они могут мне доверять и расслабиться. Я не сразу установил с ними доверительные отношения, но теперь почти в любой ситуации они соглашаются расслабиться, и ко мне возвращаются энергия и свобода, создавая благоприятную атмосферу для общения с людьми.

Эту медитацию я провожу ежедневно. Нужно не только уделять внимание частям и устанавливать с ними доверие, но и работать с ними и лечить их, ведь они не могут расслабиться в нестабильной системе. В сочетании с этой медитацией IFC-терапевты занимаются снятием бремени с частей.

Вы уже знакомы с несколькими практиками и разбираетесь в системах и парадигмах. Пора узнать, как части самоорганизуются и общаются без вашего участия. Разницу между Изгнанниками и Защитниками я объяснил. Посмотрим, что они из себя представляют.

Изгнанники

Начнем с Изгнанников. Обычно они совсем юные, их часто называют внутренними детьми. До трагических событий они были радостными, смышлеными, доверчивыми и невинными, нашими любимцами. Но в то же время они самые чувствительные из всех, и от обиды, предательства, стыда или страха они впадают в крайние убеждения и эмоции (бремя).

После травмы бремя не дает частям радоваться, они становятся вечными подранками, живущими в прошлом, и иногда утягивают туда нас. Их настроение колеблется — от «меня любят» до «меня никто не любит, я никому не нужен». Сливаясь с нами, они вселяют эти мысли в нас, а мы ощущаем тяжесть бремени. Кажется невозможным переживать трагедию снова и снова, и бремя не дает жить полноценно. У меня были клиенты, которые под властью Изгнанников не находили в себе сил даже встать с постели.

Мы стараемся убрать эти части подальше, полагая, что отгораживаемся от неприятных воспоминаний, переживаний и эмоций, а на деле отказываемся от своих ценнейших ресурсов, потому что они забарахлили. Охваченный парадигмой целостного разума ум не позволяет предположить, что раненые части можно вылечить, а махровый американский индивидуализм напоминает, что надо пересилить себя и жить дальше.

И правда, что бы ни произошло, вскоре окружающие начинают говорить что-то вроде «Пора бы уже забыть об этом» и «Хватит ныть». Юные части это только больше травмирует. Им и без того больно от самого события и от того, что вы их забросили в дальний угол. А они жаждут внимания и будут использовать для этого любую возможность: когда мы устали, когда они не получили утешения или когда нам больно или стыдно, как в прошлый раз.

Этой трагедии можно избежать. Жизнерадостных внутренних детей обидели и бросили, нам недоступны их замечательные качества. Но мы ошибочно принимаем отсутствие радости и любви за взросление.

Даже в изгнании бремя оказывает подсознательное влияние на самооценку, выбор партнеров в личной жизни, карьеру и другие сферы. Бремя стоит за загадочными взрывами эмоций по пустякам и оставляет нас в недоумении, почему мы не можем сделать что-то простое.

Трудно вырасти в США и не приобрести хотя бы одного Изгнанника. В детстве все не раз бывают обижены, унижены и напуганы дома и в коллективе, но в американской культуре принято не обращать на это внимание.

У жертв насилия всегда много Изгнанников. Кроме чувствительных частей, обиженных и отвергнутых, есть и другие активные Защитники, которые не вписываются в нашу семью или пугают окружающих. Это так называемые Защитники в изгнании. Как остроумно выразился Роберт Блай: «Бегущий ребенок как живой комок энергии. У нас тоже был комок энергии, но в один прекрасный день родителям в нем что-то не понравилось. Они сказали: “Ты можешь спокойно сидеть?” или “Не бей брата, так нехорошо делать”. Мы носим за спиной невидимый мешок, куда складываем не понравившиеся родителям части, чтобы сохранить их любовь к себе. К школе он уже довольно большой. Потом учителя начинают: “Хорошие дети не злятся по пустякам”, — и мы кладем в сумку гнев. Когда нам с братом было по двенадцать лет и мы жили в Мэдисоне, нас называли “милыми мальчуганами Блаев”. Мешки у нас были уже километровые… Если класть в мешок часть себя, человек деградирует. Превращается в варвара. Предположим, юноша закрыл мешок в двадцатилетнем возрасте и снова открыл через пятнадцать-двадцать лет. Что он там увидит? Сексуальность, неистовство, импульсивность, гнев, свобода деградировали и теперь не просто первобытны, но и враждебны к нему. Любой, кто откроет свой мешок в сорок пять, испугается. Еще бы: всякому станет не по себе, если перед ним промелькнет тень обезьяны. Каждая нелюбимая часть личности становится нам врагом»[32].

Фрейд называл Изгнанников Ид и ошибочно принимал их за первобытные инстинкты. Как я уже не раз упоминал, негативный взгляд хорошо вписался в уничижительное западное восприятие человеческой природы и привел к полному отсутствию в психотерапии интереса к этим частям.

Когда у вас много Изгнанников, кажется, что вы хрупкое существо в полном опасностей мире, потому что они активируются в самых разных ситуациях. А когда Изгнанник проснулся и вырывается из своей клетки, кажется, что сейчас упадешь замертво: становится так же страшно или гадко, как в первый раз.

Или, как считает Блай, становится страшно, потому что Изгнанники превратились в чудовищ. Позже я поговорю об этом подробнее, а пока хочу отметить, что ощущение никчемности у Изгнанников подсознательно толкает к выбору божества или учителя, обещающего искупление и спасение. А страх и боль Изгнанников толкают к выбору религии, построенной вокруг одного учителя или всемогущего бога.