Джевдет-бей и сыновья - Орхан Памук

— Всё те же!

— Вы бы нам их спели, а мы бы послушали! — сказала сиделка. Заметив, как сурово посмотрел на нее Ахмет, встала и вышла на кухню.

— Кто эта женщина? — спросила бабушка.

— Доктор Зухаль-ханым! — ответила Эмине-ханым и, заметив, что рука Ниган-ханым теребит край одеяла, положила ее на край кровати. Рука, от многочисленных уколов ставшая фиолетовой, не хотела спокойно лежать, шевелилась.

Зная, что бабушка все равно не услышит, Ахмет спросил у Эмине-ханым:

— Она все еще не ест? Когда перестанут делать уколы?

— Это сиделка знает.

Вошел повар Йылмаз с завтраком для Ахмета, поставил поднос на столик. Яйца, йогурт, котлеты.

— Если хотите, налью компота.

— Нет, не надо.

— О чем вы говорите? — спросила Ниган-ханым.

— Я ем.

— Ты откуда?

— Сверху, бабушка, сверху. Рисовал!

Ниган-ханым неожиданно как будто заволновалась.

— Да, у тебя талант! Талант! Это дар Аллаха, не забывай! Цени его!

Ахмету стало весело:

— Ценю, бабушка, ценю! Рисую!

— Всё время рисуешь? — с сомнением спросила Ниган-ханым.

— Да!

— А деньги? Ты жениться собираешься? Или будешь всю жизнь дома сиднем сидеть?

— Иногда я все-таки выхожу на улицу — улыбнулся Ахмет.

— Я вот тоже думаю выйти, посмотреть, что там с моим банковским счетом.

Ахмет покивал головой. В гостиную вошла сиделка. Йылмаз тоже был здесь, стоял, прислонившись к буфету, и смотрел на Ниган-ханым. Должно быть, все ждали какого-нибудь развлечения, о котором после можно было бы худо-бедно поговорить. Время от времени Йылмаз спрашивал Ахмета, хорошо ли приготовлены котлеты и не налить ли ему компота. Вдруг хлопнула входная дверь, в коридоре послышались шаги. Йылмаз тут же вышел из комнаты, Эмине-ханым и сиделка отошли в сторонку. По звуку шагов Ахмет понял, что пришли дядя Осман и его жена Нермин.

Едва войдя в гостиную, Осман закричал:

— Здравствуйте, мама! Как поживаете? — Он тоже был глуховат.

— Где ты был? — спросила Ниган-ханым.

— На фабрике, — сказал Осман, понял, что мать его не расслышала, и повторил: — На фабрике, говорю! Сегодня ездили с Джемилем на фабрику!

Ниган-ханым поморщилась, потом подозрительно уставилась на подошедшую поближе Нермин.

— Это я, Ниган-ханым, я! — сказала Нермин. — Не узнали?

— Кто это? — спросила Ниган-ханым, повернувшись к Ахмету.

— Тетя Нермин, бабушка, тетя Нермин!

— Опять она меня не узнала!

В последние недели, когда бабушке стало хуже, она перестала узнавать некоторых людей, и Нермин, похоже, была обижена, что оказалась среди них.

— Перихан, что ли? — пробормотала Ниган-ханым.

— Перихан за другого вышла! Ваша невестка — я! Не узнали? — сказала Нермин и раздраженно повернулась к мужу: — Это она специально, точно говорю!

— Нет, дорогая, ну почему же специально? Просто не узнает. Больной человек, что поделаешь!

Нермин что-то проворчала себе под нос и уселась в кресло. Ахмет испугался, как бы между дядей и тетей не началась ссора. Осман закурил.

— Опять дымишь! — сказала Нермин.

Осман пробурчал что-то неразборчивое, и все замолчали.

— Что вы делали на фабрике? — неожиданно спросила Ниган-ханым.

— А что там можно делать? Смотрели, как идут дела! — нервно сказал Осман. — Всё в порядке, всё хорошо. Работают. Замечательно работают!

— А что делают?

— Да лампочки же, мама, лампочки!

— Ох, разве я думала, что мы до такого доживем! — сокрушенно вздохнула бабушка. Должно быть, она имела в виду забастовку двухлетней давности. С тех пор мысли о фабрике неизменно наполняли душу Ниган-ханым ужасом. Поверив, что между забастовкой и «плохим положением дел», о котором писали газеты, есть некая связь, она стала воспринимать любую плохую новость, не обязательно политического характера, как предвестие катастрофы для своей семьи.

— Всё в порядке, не беспокойтесь! — сказал Осман.

— Как же не беспокоиться? — забормотала Ниган-ханым. — До чего мы дожили! Мог ли Джевдет-бей себе такое представить? Никто друг друга знать не желает. Ты бы слышал, что сказал вчера Зийя!

— И что же он сказал?

— Невоспитанный, наглый, дерзкий…

Осман повернулся к Эмине-ханым:

— Если он еще раз явится, не пускайте! Посылайте его к нам, вниз. Интересно, чего он хотел?

— Он разговаривал с Ахмет-беем.

— В самом деле? И о чем же?

Заметив, что Осман нервничает, Ахмет с удовольствием проговорил:

— Да так, ни о чем особенном. Всё в порядке!

«А может, сказать ему? Переворот будет! Левый переворот![102]Нишанташи разнесут…» Ему снова на мгновение захотелось, чтобы переворот произошел как можно скорее.

— Что он тебе наплел на этот раз, какие небылицы? Человеку семьдесят пять лет, а он все еще не устал врать и угрожать! Что он сказал?

Ахмет не смог удержаться:

— Сказал, что военные затевают что-то вроде того, что было в 60 году![103]

— Откуда ему знать о таких вещах? Да и нам-то что с того?

Ахмету стало еще веселее.

— Против импортеров будет переворот! Так он сказал. Левый переворот против Демиреля и импортеров!

Взглянув на помрачневшего Османа, Ахмет едва удержался от смеха.

Общественное мнение в последнее время было сильно настроено против предпринимателей, производивших товары из импортных деталей, — не меньше, чем против Демиреля. Разговоры на эту тему выводили Османа из себя. Он говорил, что у него на производстве лампочек доля импортных деталей ничтожна, и принимался доказывать это с цифрами в руках.