Джевдет-бей и сыновья - Орхан Памук

В дверь позвонили. Ахмет взглянул на часы: половина четвертого. Подумав, что это Илькнур, бросился к двери, но, еще не добравшись до нее, понял, что ошибся: звонок выдал еще несколько шутливых трелей. Едва он открыл дверь, из полумрака лестничной клетки в прихожую словно влетело огромное пушечное ядро. Ахмет не успел еще даже понять, что это его сестра Мелек, как она поцеловала его в щеку. Ахмет подставил другую.

— Что нового? — спросила Мелек. — Как поживаешь? Какой-то ты невеселый! — Она уже была в комнате: за какие-то несколько секунд успела обойти ее и осмотреть.

— Да нет же, всё в порядке.

— В самом деле? О, какая на тебе красивая рубашка! Где ты ее купил?

— Старая рубашка, я ее всегда…

— Как тебе мои сапожки?

— Новые?

— Да! Муж привез.

— Из-за границы?

— Какой ты, Ахметик, забывчивый! — сказала Мелек, повернувшись к брату спиной и разглядывая картины. — Он мог бы тебе красок привезти, да ты не попросил.

— Как он быстро съездил!

— Это тебе так кажется, потому что ты все время тут сидишь… Ой, как красиво!

Ахмет стало интересно, что привлекло внимание сестры. Оказалась, что она смотрит на картину, которая ему самому казалась настолько неинтересной, что он собирался счистить с холста краску и нарисовать на нем что-нибудь другое. «Что она здесь нашла?» — подумал Ахмет. Впрочем, он давно к такому привык и не очень удивлялся.

— Как хорошо ты подобрал цвета! Тебе стоило бы нарисовать что-нибудь в этаком, знаешь, странном стиле… Забыла, как называется: когда вместо рисунка пятна и линии…

— Абстракционизм.

— Да, точно. Нарисовал бы ты что-нибудь абстрактное! Муж говорит, сейчас в Европе все стали абстракционистами. Чем еще занимаешься? Сейчас работаешь над этой картиной, да?

— Да.

Мелек, никогда не стеснявшаяся трогать чужие вещи, сняла холст с мольберта, поднесла его с самым глазам, потом, как обычно, понюхала, покрутила в руках и, наконец, повернула к свету. Ахмет иногда думал, что сестра, более чем кто бы то ни было еще, инстинктивно понимает вещественную сущность живописи.

— Ну, — сказала Мелек, — я не вполне поняла смысл этой картины. Это не абстракция, но я все равно не понимаю. Что ты хотел этим сказать?

— Она же еще не закончена.

— Вот я и не понимаю, что это такое будет в законченном виде! — хитро улыбнулась Мелек, словно балованный ребенок, разгадывающий с отцом кроссворд. Потом указала на другую картину: — Ладно, вот эта вполне закончена. Что ты здесь хотел сказать? Хорошо одетый мужчина в галстуке, рядом женщина в очках… Какой у этой картины смысл? Что ты хотел выразить?

— Живопись должна говорить сама за себя.

— Вот и все время ты так. Уходишь от ответа! — сказала Мелек и еще раз огляделась, словно хотела обновить впечатления и вынести какое-нибудь новое суждение. Потом нахмурилась. — Бабушка, похоже, совсем плоха…

— Да.

— Я очень переживаю, если честно.

— Почему?

— Не знаю. Жалко мне ее. Вчера весь день… — Мелек уселась на табуретку, но тут же испуганно дернулась.

— Сиди, сиди, там чисто, не запачкаешься!

— Ох, а я испугалась. У тебя такой беспорядок!

— Ну, знаешь ли, ты меня обижаешь. Я здесь через день прибираюсь!

— В самом деле? А кто пол моет? Эмине-ханым?

— Нет, раз в две недели приходит Фатма.

— Это кто, горничная Джемиля? Анаша, представляешь, сбежала. Почему, отчего, я так и не поняла. Три дня назад… — Мелек вдруг замолчала, грустно посмотрела на Ахмета и вздохнула: — Очень жалко бабушку!

— Да.

— Я тебя отвлекаю? Сейчас выкурю сигаретку и уйду. А если хочешь, и курить не буду. Я тебя все время ставлю мужу в пример: решил парень четыре года назад бросить курить и с тех пор ни-ни! — Мелек достала из сумочки спичечный коробок и пачку сигарет. — А он знаешь, что отвечает? Он же, говорит, художник! — Чиркнула спичкой. — А художники ведь все много курят и пьют, разве не так? Кстати, тебе следовало бы отпустить бороду.

— Смотри, пальцы обожжешь!

— Ой, правда! Какая я болтливая!

Сестра закурила. Ахмет сел на стул.

— Да, жалко бабушку… — еще раз проговорила Мелек.

— Ты к ней заходила?

— Конечно. Оставила там пальто и пакеты.

— Поговорили?

— Да, со мной она всегда разговаривает. Сразу узнала меня, обрадовалась. Потом спросила, сколько мне лет. Когда я ответила, что мне тридцать три года, сказала, что Аллах послал меня ей в утешение через неделю после смерти Джевдет-бея и что всегда любила меня больше других внуков. Спросила, как поживает мой муж. Сознание ясное, всё понимает.

— Как же так? Когда я у нее был…

— Сиделка тоже удивилась. Бабушка очень радуется, когда я захожу. Но сиделка велела не утомлять больную. Пришлось уйти. Очень грустно.

— Да…

Наступила тишина. «Скоро ей станет неудобно, и она уйдет», — думал Ахмет, однако смутить Мелек было не так-то просто. Она снова встала и принялась рассматривать картины. Как всегда, глядя на могучую фигуру сестры, на ее мощные бедра и длинные ноги, Ахмет размышлял, что за человек ее муж, о чем они говорят за ужином… Муж Мелек был известным адвокатом.

— Ну, а еще что ты делаешь? — улыбнувшись, повернулась к брату Мелек. — С кем видишься, где бываешь?

«К чему, интересно, она клонит?» — подумал Ахмет и промолчал.

— Муж видел тебя с девушкой на углу у полицейского участка!

— В самом деле?

— Она ему очень понравилась. Вы прошли буквально в двух шагах от него, он ее хорошо рассмотрел. Расскажи, кто она? Чем занимается? Что ты, Ахмет, в самом деле, ничего нам не рассказываешь? Муж говорит, сразу видно, что девушка умная, серьезная. Кто она, а? — Поняв, что Ахмет не собирается отвечать, Мелек надулась: — Ну и скрытный же ты! Настоящий дикарь! Жениться тебе нужно, жениться!

— С чего это ты взяла?

Мелек уселась.

— Муж говорит, что если ты женишься, многого сможешь достичь. Эта девушка — а по ней, говорит, сразу видно, что она очень умная — приведет твою жизнь в порядок.

— Ну-ну, — пробурчал Ахмет.

— Ты же знаешь, как мой муж тебя любит! Он мне однажды сказал, что в юности был таким же, как ты, ничего ему не нравилось, ничто не устраивало, но когда познакомился со мной, поумнел и понял, что к чему в жизни!

— Я уже не юноша, мне тридцать лет.

— Вот-вот! А мужу, когда он со мной познакомился, было двадцать восемь. Он говорит, что был таким же, как ты, но это не помешало ему стать успешным адвокатом. Кто эта девушка, а?