Завет воды - Абрахам Вергезе

драгоценное дитя умирает. Сразу же прибегают Филипос и Анна-чедети. Вены на лбу и шее Малютки Мол вздулись, как канаты, а на губах пузырится пена, когда она пытается откашляться. Но ужаснее всего для матери видеть страх на лице ее бесстрашной дочери. Судорожно втягивая ночной воздух, Малютка Мол постепенно приходит в себя. Она засыпает в кресле у окна, обложенная подушками.

С утра они полтора часа едут на машине в государственную больницу. Если бы новая больница уже была построена! Женщина-врач делает Малютке Мол укол, чтобы удалить жидкость из распухших ног, прописывает ежедневно принимать мочегонные и дигиталис[225]. Она говорит, что из-за задержки в росте и искривленного позвоночника у Малютки Мол сжались легкие, со временем это вызвало нагрузку на сердце, и вот теперь за ним скопилась жидкость.

После визита к врачу Малютка Мол часто мочится и ночью спокойно отдыхает. Но Большая Аммачи лежит без сна, следя за дыханием своей маленькой девочки. Домашние спят, поэтому она беседует с тем, кто дежурит вместе с ней.

— Мы никогда не голодали, Господь, никогда ни в чем не нуждались. Я не принимаю свою благословенную жизнь как должное. Но ведь вечно что-нибудь да случается, а, Господь? Каждый год приносит новые тревоги. Я не жалуюсь! Просто я мечтала, что придет время, когда мне больше не о чем будет беспокоиться. — Она грустно смеется. — Да, я знаю, что глупо рассчитывать на это. Такова жизнь, верно? Какой Ты ее и задумал. Если исчезли все проблемы, это значит, я оказалась в раю, а не в Парамбиле. Пожалуй, я выбираю Парамбиль. Будущая больница — это Твоя заслуга, не думай, что я не благодарна. Но все же, Господь, время от времени мне не помешало бы немножко покоя. Кусочек рая на земле — вот все, о чем я толкую.

Малютка Мол выздоравливает, но без Мариаммы в Парамбиле все опять идет наперекосяк — точно так же, как когда Филипос уехал в Мадрас. Как будто солнце встает не с той стороны дома и ручей потек вспять. Повсюду мелочи, напоминающие о внучке: невероятно тонкой работы вышитый портрет ее кумира, Грегора Менделя; рисунки человеческого тела, скопированные из материнского учебника анатомии. Филипос скучает даже по вибрации пола, которую ни с чем не спутаешь, — он всегда чувствовал ее ранним утром, когда дочь пробиралась под окном, убегая купаться в канале, хотя он всегда ужасно волновался. Она-то думала, что отец не знает. Большая Аммачи видит, как сын потихоньку читает вслух по вечерам, хотя некому больше его слушать.

Поди удивляет родителей, согласившись выйти замуж, как будто с отъездом Мариаммы и она готова покинуть Парамбиль. Джозеф, жених, из той же касты, работает на складе. Сначала с ним познакомился Джоппан, и ему понравилась уверенность парня, честолюбие, напомнившие самого Джоппана в юности. Джозеф намерен перебраться на Залив[226] и уже получил через посредника драгоценный «Сертификат об отсутствии возражений» — СОВ[227]. С жалованья за первый год все расходы окупятся. Письмо отца еще не успело дойти до Мариаммы в Альюва-колледж, а свадьба уже отгремела. Обиженный ответ дочери, почему ее не пригласили, напоминает Филипосу о его собственных юношеских переживаниях по поводу свадьбы Джоппана.

Ныне, стоя у канала, Большая Аммачи видит будущее. На другом берегу на месте деревьев и кустов выстроены временные навесы для штабелей кирпичей, бамбука и куч песка. Канал расширяют, чтобы могли проходить большие баржи. Дамо что-то задерживается. Что он подумает обо всей этой суматохе? Она ждет Дамо, но просто потому что соскучилась, ей так много нужно ему рассказать.

В конце февраля, вечером четверга, погода стоит идеальная, мягкий ветерок колышет белье на веревке. Большая Аммачи сидит с Малюткой Мол на ее лавочке, вместе с дочерью созерцая неизменный вид их родного муттама.

— Попьешь горячий чай-джира, примешь лекарство и ночью будешь хорошо спать.

— Да, Аммачи. А я буду храпеть?

— Как водяной буйвол!

Малютка Мол весело гогочет.

— Но мне нравится твой храп, муули. Это значит, что моя девочка крепко спит и в мире все в порядке.

— В мире все в порядке, Аммачи, — повторяет Малютка Мол.

— Да, сокровище мое. У тебя ведь нет дурных предчувствий?

— Нет дурных предчувствий, Аммачи.

Что такое дурное предчувствие, как не страх перед тем, что готовит будущее? Малютка Мол живет полностью в настоящем, ей не о чем тревожиться. В отличие от дочери, Большая Аммачи, которой уже семьдесят девять, все больше погружается в прошлое, переживая воспоминания о годах, проведенных в этом доме. Ее жизнь до Парамбиля, мимолетное детство, похожа на сон, рассыпающийся при свете дня; она цепляется за края, но середина растворяется.

Этот час в сумерках перед сном — ее любимое время. Малютка Мол тихонько сидит рядом, а Большая Аммачи развязывает ленточки, расплетает и расчесывает редеющие волосы. Дочь болтает одной ногой. Ее ступни очаровательной старой куклы распухли, отечные от жидкости, лодыжки потемнели, кожа на них тонкая и блестящая.

— Я люблю свадьбы! — говорит Малютка Мол.

Мать прикидывает, есть ли связь с недавними событиями, но не находит.

— Я тоже люблю, Малютка Мол. Однажды и наша Мариамма выйдет замуж.

— А почему не сейчас?

— Ты же знаешь почему! Она учится в колледже. Медицинском.

— Ме-ди-цинском, — смакует звуки Малютка Мол.

— А потом выучится и станет врачом. Как та женщина, что помогла тебе. А вот потом она может выйти замуж.

— И у нас будет большая свадьба. И я буду танцевать!

— Обязательно! Но погоди-ка… нам ведь нужен хороший жених? Не какой-нибудь глупый мальчишка-бездельник, который только в носу ковыряться может. И не ленивая дубина, который шевельнуться не в состоянии и только командует: «Подай мне то, подай это».

— Не дубина! — Малютка Мол гогочет так заливисто, что даже закашливается. — А какого мужа мы хотим, Большая Аммачи?

— Не знаю. А ты как думаешь?

— Ну, он должен быть ростом не меньше меня, — рассуждает Малютка Мол. — И красивый, как наш дорогой малыш. (Так она называет Филипоса.) И он должен красиво