Завет воды - Абрахам Вергезе

среди зрителей сидит, скрестив на груди руки, «Кокосовый Торговец» Куриан и злобно сверкает взглядом. Мастер продолжает, пока не вступил Мак-Гилликатти:

— Допустим, вы оказались там, потому что собрали у себя все кокосовые орехи и безбожно взвинтили цену; подумайте, каково вам будет, когда эти существа начнут кусать, терзать и душить вас целую вечность.

Испуганные вскрики — он зашел слишком далеко. Никто никогда не говорил так образно на Марамонской конвенции. С другой стороны, мало кто любит скряг.

— Впустите Его, братья мои. Он стучится в дверь, — взывает Мак-Гилликатти со слезами на глазах. — Откройте сердца Господу. Оденьте ближнего своего. Утешьте его в печали. Помните, что сказано: «Я был болен, и вы посетили Меня, алкал Я, и вы дали Мне есть…»

В кои-то веки Мастер Прогресса переводит слово в слово, а потом добавляет:

— Год за годом, когда наши близкие болеют, мы везем их на автобусе и на поезде далеко-далеко в поисках помощи, да и то если у нас есть на это деньги. Год за годом наши близкие испускают дух, потому что здесь, в Керале, нет такой больницы, как в Веллуру! Вместе мы могли бы построить десять превосходных больниц, но мы тратим деньги на увеличение своих стад и амбаров! Господь говорит: «Постройте Мою больницу!» Разве мы не услышали Его? Разве не взывали к Его имени? Давайте же творить историю. Каждый из вас, вынимайте деньги из карманов. — И Мастер Прогресса вытаскивает из складок мунду пачку купюр. Это деньги от продажи риса, которые нужно было положить на счет в банке. — Моя жена велела мне давать щедро!

Он выкладывает банкноты одну за другой в корзинку для пожертвований, чтобы люди могли разглядеть цвет каждой. Он слышит, как где-то в толпе ахает Шошамма. Служки оживают, принимаясь сновать туда-сюда с корзинками, и даже те, кто стоял за стенами шатра на берегах реки, не могут увильнуть, потому что служки преграждают им путь.

— Чего мы ждем? — восклицает Мак-Гилликатти, который уж эту часть мероприятия понимает превосходно, хотя не может взять в толк, с чего это переводчик вылез впереди него. — Помните Евангелие от Луки, глава 6, стих 38: «Давайте, и дано будет вам. Мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше»[223].

Мастер Прогресса переводит стих, пока Мак-Гилликатти вытаскивает купюры из своего кармана, чтобы положить в корзину.

Мастер Прогресса буквально слышит, как в мозгах публики крутится вопрос, несомненно под влиянием Фомы Неверующего. Аах, а где будет эта больница? Аах, к чему такая спешка? Почему этим не занимается правительство?

Родители маленького поттена выходят на сцену вместе с сыном. Женщина снимает свои браслеты, потом золотую цепочку с шеи и кладет в протянутую Рори корзину. Отец снимает свои украшения. «Благослови вас Господь!» — кричит Мак-Гилликатти.

А потом, к изумлению Мастера Прогресса, подходит Большая Аммачи, одна, повергнув в недоумение сидящих на лавках родственников. Она стоит там, крохотная женщина на сцене перед всеми, и отвинчивает свои кунукку. Потом расстегивает цепочку. А вот и ее тринадцатилетняя внучка, Мариамма, а следом Анна-чедети бросаются к ней, снимая на ходу браслеты и ожерелья.

— «Какою мерою мерите, такою и вам будут мерить», — говорит Мастер Прогресса. — Понимаете? Дух Святой все видит! Ничего не положите сейчас — и ничего не пожнете во веки веков! Ничего!

Теперь к сцене выстраивается длинная очередь, как будто там раздают золото, а не собирают. К удивлению духовенства, мужчины и женщины снимают золото с ушей, пальцев, запястий… В этот день не скупится никто. Потому что если и боятся чего-либо малаяли, так это упустить возможность пожинать плоды.

глава 61

Призвание

1964, Парамбиль

— Чудо! — не перестает восторгаться Большая Аммачи, пока они ждут автобус до дома. Руки ее неосознанно теребят время от времени мочки ушей, непривычно легкие. — Я годами возносила молитвы, чтобы в Парамбиле появилась амбулатория. И сегодня Господь вмешался через Мастера Прогресса. В Парамбиле будет не только амбулатория, но и настоящая больница. Как в Веллуру!

— Но, Аммачи, — сомневается Филипос, — это же не значит, что больницу построят именно в Парамбиле…

— Именно! — Она резко разворачивается к нему, и в лице ее столько убежденности и решимости, что сын умолкает. — Мы должны все сделать для этого! Именно в Парамбиле!

В автобусе Мариамма смотрит на бабушку с гордостью и удивлением, она никогда не видела ее в таком возбуждении. Мариамма до сих пор не может поверить в то, что разворачивалось на сцене и как растрогана была она сама, охваченная волнением. Эти чувства смешались с радостью от встречи с Ленином, который в одночасье превратился вдруг из мальчика в мужчину, хотя и с выдранными волосами. Ему почти четырнадцать. И она заметила, как он разглядывал ее. Ее тринадцатилетнее тело тоже изменилось, и он робел и запинался, когда подошел поздороваться перед началом действа. Интересно, заметили ли это Большая Аммачи и отец.

Но в этом году она чувствовала себя на конвенции иначе, чем раньше, однако по другой причине, и это беспокоило Мариамму. Когда они подошли ближе к шатрам и двинулись вдоль вечной череды калек, их вид вдруг напугал ее. Образы изуродованных болезнями и изувеченных людей преследовали ее еще долго, даже когда они уже расселись на лавках. И сейчас в автобусе она делится этим с бабушкой.

— Раньше эти нищие просто были там, и все. Зрелище неприятное, немножко страшноватое, но не больше других неприятных вещей, которые приходится видеть.

— Айо! Это люди, Мариамма, а не вещи!

— Вот об этом я и говорю. В этом году я вдруг увидела в них людей. Раньше я была маленькая и не понимала. А теперь впервые поняла, что они не всегда были слепыми или хромыми. Может, они родились нормальными, как я, а стали такими после болезни. И я подумала: это может случиться и со мной! И так перепугалась, что меня всю трясло, даже когда мы сидели в шатре.

— Я видела, что тебе не по себе. Но думала,