Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба - Макс Мах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она была прекрасна сейчас, но, с другой стороны, была ли она иной в любое из тех мгновений, которые, как скупец медяки, собирала душа Карла с того казавшегося теперь невероятно далеким дня, когда он впервые увидел ее на Чумном тракте? Конечно, Дебора изменилась. С тех пор, как принцесса Вольх осознала себя наконец такой, какой – на радость или беду – создали ее великие боги, и окончательно приняла свой опасный Дар, являвшийся одновременно проклятием и благословением Высоких Небес, душа ее обрела удивительную цельность. А облик… что ж и медный сосуд покажется золотым, когда в нем пылает истинный огонь. Все так и было. Она изменилась. Ее красота обрела подлинную суть и смысл, но изменившись, Дебора, сама того не ведая, изменила и окружающий мир. Тень кошки – слабый голос ее второго Я, пытавшегося объяснить страдающей хозяйке, что происходит с ней на самом деле – эта тень покинула подлунный мир, похоже, навсегда. Но зато адат обрел плоть, и чем дальше, тем больше становился самостоятельным настолько, насколько был способен, оставаясь неотъемлемой частью своего человека. И связь их – женщины и ее зверя, первого и второго Я принцессы Вольх – не оставалась неизменной, развиваясь и изменяясь, обретая свой истинный, заложенный богами, смысл.
– Ты прав, Карл, – прервала затянувшееся молчание, Дебора. – Вход находится наверху, но это не моя дверь, – в ее голосе звучало удивление, пожалуй, даже растерянность. – Она ждет тебя.
– Меня, – согласился Карл, обдумывая слова, произнесенные его женщиной. – Меня, – повторил он, начиная понимать их смысл, и обернулся к Деборе. – Меня или кого-нибудь вроде меня, ведь так?
– Да, возможно, – она озабоченно нахмурилась, пытаясь, вероятно, облечь в понятные им обоим смыслы то, что узнавала теперь от своего зверя. – Давно…
Как давно?
– Давно, – повторила Дебора, заглядывая Карлу в глаза, как будто ожидала найти там ответы на все возникавшие у нее сейчас вопросы. – Очень давно, Карл! Почему?
Ю.Л., который любит фэнтези так же, как я.
Я Карл Ругер. Моя жизнь – дорога. Дорога, у которой нет начала и не будет конца. Я не знаю, как оказался в этом мире, но, вероятно, у этого события, как и у любого другого, есть причины и обстоятельства. Ни первые, ни вторые мне неизвестны, но и это, скорее всего, не просто так. А дорога… Что ж, дорога хороша уже тем, что не утомляет мой разум и мои чувства однообразием. Я иду – и, как знать, не откроет ли мое будущее тайну моего прошлого? Но одно я знаю наверняка. Никто – ни боги, ни люди – не способны положить предел моему пути. Лишь одна Хозяйка Судьба, великая и непостижимая властительница всего сущего, внятно говорящая со мной языком моего собственного сердца, лишь она одна вправе и в силе сказать мне однажды: остановись! Вот это и будет конец моей дороги. Но я чувствую, что мгновение это наступит нескоро, и, значит, мой путь устремлен в бесконечность.
Я, Карл Ругер, Боец…
Давным-давно, в далекой стране…
Так начиналась эта песня. И эта, и многие другие, подобные ей песни, начинаются с того, чтобы определиться со временем и местом описываемых событий. Так принято, так повелось от века: сначала следует сказать, когда и где. Чтобы сразу стало понятно, не здесь, не сейчас. Где-то, когда-то…
Давным-давно, в далекой стране – в Майенской земле, где высокие горы касаются снежными вершинами нежного шелка небес …
Канон предполагает, что это должно быть необычайно красивое место.
Земля, где белопенные реки, подобно обезумевшим скакунам, несутся с гор в зеленые долы, туда, где тучные пашни и прозрачные воды озер…
Таким был и Майен, когда и где он, разумеется, был. Одна беда – никто теперь не знает, где она была, Майенская земля, и была ли когда-нибудь вообще. Но присказка заканчивается и начинается сказка, и, значит, пришло время представить героя песни, того, ради кого она, собственно, и поется.
Жил в ту пору в Майене молодой рыцарь, и звали его Виктор де Майен, потому что был он плоть от плоти той земли, а еще приходился оный Виктор королю Майена родичем. И был Виктор де Майен кавалером учтивым, чист душой, отважен сердцем, и в бою и на охоте не знал себе равных…
Вот так, и только так, разумеется, потому что не мы сложили те каноны, не нам их и менять. Если герой баллады старик, то, уж верно, он величавый, убеленный сединами и мудрый старец. Если девушка, то красавицей и умницей должна она быть, нежной, как дуновение весеннего ветерка, благонравной, как юной деве от века и положено, и нравом кроткой. Ну а если герой сказания кавалер, то всем прочим не чета. Рыцарь без страха и упрека, боец, каких в свете не сыскать и по имени не назвать. В общем, герой.
Карл усмехнулся своим мыслям и плотнее закутался в плащ. Ночь выдалась сырая, холодная, и порывы ветра приносили по временам клочья дождя, шумевшего где-то над невидимым в ночной тьме морем. Но волн, настоящих высоких валов, накатывающих на берег, как ни странно, не было. Бурные воды были почти спокойны. Впрочем, ненадолго. К утру должна была разыграться буря – Карл уже чувствовал ее жестокое дыхание – однако случиться этому предстояло только на рассвете, а пока редкие, медленные и пологие волны лениво набегали на пирс, да покачивали пришвартованные к берегу купеческие галеры. Тишина. Разве что шуршит где-то далеко дождь, трещат в костре сгорающие ветки, и медлительно, «с чувством» рассказывает свою долгую историю двум замершим в напряженном внимании мальчикам старик в изношенном коричневом плаще.
А в те поры случилась в Майене война, и рыцари обрядились в сверкающие латы, опоясались острыми мечами, взяли в руки прямые ясеневые копья, вышли из города и поскакали на запад…
«Война» – слово это Карлу решительно не нравилось, но, как говорят в низинных землях, в этих вот именно местах, не возжелай невозможного. Где мир, там и война. По-другому люди не умеют, а коли уж берутся воевать, то быстро теряют то немногое, что даровали им боги, чтобы отличались они от неразумных зверей. Впрочем, и звери не способны сотворить такое, что творят, не задумываясь и не вспоминая о душе, люди на войне. Карл жил на свете так долго и так много войн за эти длинные годы прошло перед его глазами, что, казалось, уже знал о войне все. Все от начала и до конца, хотя, если по совести, и одной войны за глаза хватит, чтобы узнать всю правду о подлой человеческой натуре, о звере, живущем почти в каждом из тех людей, что в годы мира являют и доброту, и участие, и спокойную покорность судьбе.
«Война…» – не раз и не два темные крылья демонов войны касались его души. Но вот, что странно. Случалось это не на поле брани, а в тиши мирных звездных ночей или в наполненные сиянием солнца дни мира и благополучия. И тогда на бумаге и картоне, холсте и пергаменте возникали из-под его руки страшные картины мора и убийства, но Карл не любил эти свидетельства «темной стороны», и, завершив работу, без сожаления уничтожал плоды своего труда и мрачного вдохновения. И тогда огонь принимал в свои беспощадные объятия готовые к долгой жизни картины и рисунки. Не надобно людям знать о себе такое, и негоже искусству рисунка служить Господину Хаоса. Черному Господину и без того хватает слуг, а Карл и меньшему злу даров никогда не приносил.
