Щит земли русской - Владимир Буртовой

Но Вольга пошел дале. Дно стало твердым, глинистым и круто ушло вниз. Вольга поплыл на спине, левой рукой держа одежду, чтобы не намочить. Он видел, как друзья шли сквозь камыш по его следам. С тревогой поглядывал через плечо влево, на кручу берега, за Перунов овраг. Но тихо там, над рекой: солнце слепит глаза и греет лицо, серебряными бликами играя по волнам.

Угадав близость берега, Вольга перевернулся со спины на грудь, потом нащупал песчаное дно. Вышел на берег, ближе к кустам, торопливо натянул ноговицы.

— Быстрее! — махнул рукой друзьям, а они уже на середине реки, между собой перекликаются.

Страшнее грома с ясного неба упало вдруг на воду конское ржание. Чужие крики раздались следом за ним, с обрыва покатились комья земли — их приняла, звучно плеснув, река.

— Печенеги! — Вольга не успел даже испугаться. Тело само вжалось в крутой берег. Обдирая спину, он сделал несколько шагов вправо, птицей юркнул в заросли Перунова оврага — только шелест кустов над мокрой головой. Махнул было в самую чащобу, да опомнился: ведь он не один! Ведь там, в реке, Боян и Бразд! Что сталось с ними?

Вернулся, пересилив страх, укрылся за ближними вывороченными корневищами деревьев и увидел все, как было.

Два старых коренастых печенега спустились к реке, а третий остался на коне, держа наготове лук со стрелой на тетиве. Но Бояну и Бразду бежать было некуда: они стояли в воде по грудь. Ни слова не произнесли они, когда печенеги, что-то весело выкрикивая, вошли к ним в воду и потащили к берегу. Перед Вольгой промелькнуло желто-зеленое лицо Бояна — не петь ему больше песен на ирпеньских берегах, а тем паче в хоромах князя Владимира! Боян шел обреченно, богу вверив свою судьбу. Бразд извивался, босыми ногами бил своего мучителя. И вдруг резкий крик заставил Вольгу вздрогнуть.

— Отче-е Слави-ич! Спаси-и! — кричал Бразд, призывая сильного отца на помощь.

Печенег зло ударил малого плетью по голой спине.

Бразд захлебнулся собственным криком, упал на камни. Находник тут же подхватил его, перекинул через плечо и, скользя ногами по камням, понес наверх, к коню.

Оцепенение спало с Вольги, как спадает с глаз утренний сон от первой же пригоршни родниковой воды. Он заплакал, уткнув лицо в исцарапанные колени. В полон попали младшие товарищи, и виновен в этом он! Почему не дождался сумерек, почему не прикрылся густым туманом — повел через реку днем? Что ждет их, таких маленьких, у жестоких чужеземцев?

Вольга в ярости на самого себя полез вверх, цепляясь за камни, за вымытые дождями коренья. Вот и край обрыва, весь в зарослях багульника и высокой, начавшей уже цвести полыни, среди которой там и тут зеленеют кусты шиповника со светло-розовыми ягодами. Выглянул из-за куста, слегка прижал к земле траву рукой: печенеги остановились у ближней к оврагу кибитки. Вокруг собралась толпа любопытных. Отроков вертели и дергали, о чем-то пытали, грозили плетьми. А низкорослый и широченный в плечах печенег, который тащил Бразда из воды, указывал плетью в сторону реки. Наверно, объяснял, как и где дело было. Печенеги погалдели, скоро разошлись: невелика радость — глазеть на чужую добычу!

Бояна и Бразда связали одной веревкой и пинками загнали под кибитку на высоких деревянных колесах. Квадратный печенег долго стоял рядом, довольно потирая руки. Потом еще раз заглянул под кибитку на нежданно приобретенный полон и ушел вглубь стана.

Вольга облизнул пересохшие губы и, пятясь с обрыва, спустился в прохладную глубину оврага. В густой поросли высокого разнотравья отыскал маленький ручеек. Пил, пока от студеной воды не заломило зубы, потом поднялся с земли, осмотрелся. Свежая вода взбодрила, прибавила сил и на время отвлекла от желания поесть: взятые из дома куски хлеба съели вчера вечером с собранными ягодами.

«Вечер близится, надо сладить жилье к ночи. Не спать же зайцем пугливым под кустом! Как знать, когда выйдет случай помочь друзьям. А одному мне, без Бояна и Бразда, ход в Белгород заказан!» — рассуждал Вольга, пробираясь вверх по ручейку: там заросли кустов под кронами деревьев гораздо гуще. Неожиданно открылась маленькая полянка, в четыре-пять шагов, густо заросшая осокой, а в самом центре зеркальце воды поблескивает, величиной не более щита отца Михайлы. Щит этот висит у них на правой стороне от двери в горницу.

— Славное место, — не удержался от восклицания Вольга. — Близ родника и сооружу себе жилье. Вот здесь, чуть повыше, на склоне, безопасно под корневищем и не так сыро от воды будет.

Под раскидистым кустом волчьей ягоды Вольга расчистил место и застелил травой потолще, а потом долго плел ограду из гибкой лозы между веток куста: не подкралась бы ночью какая-нито хищная тварь. В овраге потемнело быстро. Вольга еще раз поднялся наверх. Вокруг Белгорода горели сторожевые костры, их пламя наискось плескалось в порывах южного ветра. Вольга посмотрел вверх — не ждать ли нынче желанного дождя? Луна на небе соперничала в яркости со звездами. И ни единого облачка, лишь у самого северного горизонта серо-темной полосой, будто цепь холмов, бугрились далекие тучи.

— Светло как! Не подойти будет к кибитке, дозорные увидят. Надо ждать беззвездного неба, — твердо решил Вольга и вернулся в свое жилище. Уже на ощупь запутывал за собой лаз под куст, потом проверил, не нарушил ли кто плетеной изгороди вокруг ложа. Успокоился — все цело. Спиной прижался к застланным травой корневищам, согревая траву и сколько мог — себя, а нож прижал к груди: с оружием и во тьме не так страшно. В глубине оврага, ближе к реке, торопливо, будто запыхавшись, проухал филин. Ему в ответ боязливо застрекотала сорока, но тут же умолкла, опасаясь глазастого соседа. Потом зашумел, в листве запутавшись, запоздалый ветерок. И все стихло надолго, только чуть слышно позванивала вода родника, стекая струйкой с какой-то неровности. Вольга поежился, вдавливаясь в травяное ложе.

— Рядно бы теперь подостлать — славно было бы, — беззвучно, одними губами, проговорил Вольга. — А дома, поди, отец Михайла теперь на лавке сидит, печалится. Или посечь плетью грозит, чтоб в другой раз не уходил так далеко от города… Старейшина Воик меньшому братцу Вавиле в ночь сказы сказывает о русалках, чудных девах. Живут они по берегам Ирпень-реки. У русалок вместо ног — лапы гусиные. Зимой они в земляных норах прячутся от стужи, а по весне из нор выходят и в воде резвятся. В середине лета, как раз об эту пору, русалки начинают из воды выходить и на деревьях ночевать, да песни зазывные петь. Иной добрый молодец, сказывал старейшина, заслушается и набредет на них. Они его очаруют, закружат, в прятки играть принудят, а потом защекочут до смерти и уволокут с собой в воду… Не их ли это пение еле слышно? — Вольга затаился всем телом.

Долго прислушивался Вольга к ночным звукам: не идет ли кто, не крадется ли зверь какой? Но скоро усталость и пережитый днем страх взяли свое, тело размякло, согрелось в траве. Веки сомкнулись, но в уши еще долго шептал о чем-то сонный лес. Отцовский нож выкатился из раскрытой ладони и упал на смятую траву…

И пошли дни, похожие, как звезды на небе, только и разницы, что одна чуть ярче другой. Для Вольги же дни были ярче, если удавалось добыть какой-либо корм. Два раза пытался Вольга проникнуть к печенежской кибитке, под которой ночевали его друзья, но луна в эти ночи светила на все небо, и сторожевые воины у костров не дремали — опасались, должно, вылазки русичей из крепости.