Рукопись, которой не было. Евгения Каннегисер – леди Пайерлс - Михаил Шифман

Последнюю неделю февраля я считала дни до приезда Руди. Температура пришла в норму, но меня все равно слегка лихорадило. Руди опоздал на день – ледокол из Стокгольма не смог пробиться в Хельсинки из-за толстого льда в Финском заливе. Тот год был холодным. Пришлось вернуться и искать обход.

Я еще была в Петергофе. Это даже хорошо, потому что на вокзале его сразу взял в оборот Яков Григорьевич Дорфман, сотрудник Якова Ильича Френкеля, в то время находившегося в Миннесоте, в Америке. «Итак, – сказал Дорфман – мы хотим большой курс лекций по квантовой физике твердого тела, и чтобы вы прочли его на русском языке!»

Только на следующий день Руди приехал ко мне на Моховую. Честно говоря, ни я, ни он не знали, как себя вести, тем более при родителях. Он все же обнял меня… Мама, Исай Бенедиктович и Нина захлопали в ладоши. Лекции Руди читал почти каждый день, читать на русском ему было нелегко, с утра он долго готовил наброски, заглядывал в статьи, которые привез с собой, и в словарь. Прошло несколько долгих дней, прежде чем мы остались вдвоем.

Руди сел рядом и сказал:

– Женя, я хочу сказать тебе кое-что, о чем не хотел писать в письмах.

Сердце мое сжалось в комок и рухнуло куда-то в живот. «Вот и всё», – подумала я.

– Я говорил с надежным человеком. Он сказал, что разрешение уехать СССР все труднее с каждый месяц. Женя, давай поженимся прямо сейчас, деньги будем думать потом. (Наверное, от волнения он стал делать ошибки.)

– Ты делаешь мне предложение? Да? Но ты ведь писал…

Неуверенная, что правильно его поняла, я вскочила и переспросила по-английски.

– You want to marry me?[16]

– Да, дорогая, ты согласна? Я написал об этом отцу еще из Цюриха, перед отъездом. Он был очень, очень angry[17], но это не имеет для меня никакого значения. Когда видеть тебя, ты ему понравишься. Точно я знаю…

У меня закружилась голова и все мысли спутались. Почему я не смогу уехать с мужем хоть в Швейцарию, хоть на край света? С мужем же!

Запрета на брак с иностранцами тогда еще не было. В январе моя знакомая студентка с химфака вышла замуж за немецкого инженера-химика. Правда, на свадьбе я не была, но она мне рассказывала.

– Конечно согласна, конечно, конечно, конечно…

Мы долго целовались, потом решили пойти в ЗАГС в пятницу, 13 марта, чтобы обмануть судьбу.

– Я не суеверный, – сказал Руди, – но так действительно будет лучше. Именно в пятницу и именно 13-го.

Сказать, что я была счастлива, – ничего не сказать. И мама, и Исай, и Нина…

Первоначальный план, как всегда, провалился. За пару дней мне сделали прививку от оспы, и 13-го я оказалась в постели с высокой температурой. О свадьбе не могло быть и речи. Ее перенесли на воскресенье, 15-го. Воскресенье не было выходным, даже слово «воскресенье» тогда старались не употреблять. У нас была пятидневка. ЗАГС работал. Туда мы и отправились: я, Руди, мама, отчим, Нина и Настя. Разумеется, мы с Ниной надели свои лучшие темно-синие платья.

Подходим к ЗАГСу в приподнятом настроении и видим… вход заколочен досками, крест-накрест. Я запаниковала, Исай увидел проходившего мимо милиционера.

– Ничего страшного, ЗАГС перевели в другое место, – сказал он, – всего минут десять отсюда.

И мы двинулись дальше. Процедура оказалась настолько обыденной, что никак не соответствовала нашему настроению. Женщина-сотрудница заполнила формуляр, который мы должны были подписать. Руди посмотрел и сказал, что его фамилия написана неправильно. Женщина бросила на нас неприветливый взгляд, скомкала испорченный формуляр и выписала новый. Теперь Пайерлс было написано правильно, но вместо Каннегисер она написала Канегиссер. Тут она совсем расстроилась и никак не могла закончить теперь уже третий формуляр. Мы все ей помогали. В конце концов, написав в графе «профессия» – «научные работники», она протянула нам ручку для подписи со следующими словами:

– Подпишите. Не могу поверить, что научные работники бывают такими смешливыми. А вы точно научные работники?

Ни я, ни Руди не хотели громкого торжества. Волшебную свадьбу мы отмечали дома, в кругу семьи: Руди, мама, отчим, Нина, Настя и я. Мы позвали Эрика, нашего дальнего родственника и соседа, он вышел из своей комнаты с фотоаппаратом и снял нас шестерых перед ужином. Я и сейчас смотрю на эту фотографию, на которой почему-то улыбаемся только мы с Настей. Я мечтала об этом дне, и вот он наступил и прошел. Изменил ли он меня? Не знаю. Но он круто изменил всю мою дальнейшую жизнь.

На следующий день мы с Руди заполняли выездные документы. Они должны были рассматриваться в Москве. Потом Руди побежал на лекцию на Физтех, русский язык теперь давался ему гораздо легче, а я – в лабораторию. Разумеется, новость разлетелась со скоростью света. Первым меня поздравил Аббат, подаривший мне вазу с цветами. Потом Амбарц, Димус, и даже Дау заглянул и сказал: «Женя, от тебя не ожидал. Оставайся с нами и пиши куплеты».

По вечерам мы ходили в театр или ужинали дома с мамой, Исаем и Ниной. Исай был в ударе и рассказывал самые веселые истории из своего нескончаемого запаса. Проходили день за днем, из Москвы ничего не было слышно.

Два месяца – март и апрель – пролетели быстро, как будто бы время сжалось. И вот уже Руди надо возвращаться к Паули в Цюрих. Как я рыдала в день его отъезда! Не могла остановиться. Он прижал меня к себе, гладил по голове и успокаивал: «Все будет хорошо, Женя. Я вернусь за тобой летом, и тогда уже точно мы уедем вдвоем…»

Год спустя он признался, что вовсе не был в этом уверен. Он боялся, что ему больше не разрешат приехать в СССР и он меня никогда не увидит.

И снова письма, письма, письма…