Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж

Забавным это казалось не такому уж и большому количеству людей. Но в эпоху кликбейта читатели-ненавистники ничем не хуже настоящих поклонников.

Признаться честно, мне чхать на Coldplay. Кажется, я ни одну их песню не дослушал до конца. Так что эта рецензия могла бы спокойно утонуть в помойной яме интернетовской слизи через день или два, если бы не один не имеющий к ней отношения фактор, возникший с такой поразительной синхроничностью, что я могу лишь заключить, что моя муза поработала сверхурочно, лишь бы все сложилось как надо.

Так уж получилось, что в то время я с удовольствием читал большую, толстую, энциклопедичную книгу Дейала Паттерсона «Блэк-метал: эволюция культа» (Black Metal: Evolution of the Cult). К Coldplay я равнодушен, а вот блэк-метал люблю, и, когда я читал ту рецензию, у меня в голове возникла мысль: «А как бы отреагировал на такое какой-нибудь безумный норвежец из первых лет существования блэк-метала? А что, если кто-нибудь решил бы воспринять преувеличения этого текста буквально?»

Блэк-метал — еще одна тема, о которой мне хотелось написать уже целую вечность. Он идеально подходит для мрачной фантастической литературы. Его мир полон безумных персонажей. Его эстетика кошмарна, а метафизика зловеща. Если что-то и достойно называться музыкой дьявола, то это блэк-метал.

Загвоздка? Он также может быть до смешного карикатурным. В тех нескольких чужих книгах на тему блэк-метала, которые я читал, авторы никогда не касались этого подводного камня. Они обходили его, как будто он не являлся значимым фактором, и писали обо всем с серьезным лицом.

Это был момент озарения. Решение крылось в рецензии на Coldplay: сделать карикатурность центром внимания, сердцем конфликта. Вместо того чтобы игнорировать ее или притворяться, что ее не существует, двинуться прямо на нее, чтобы, пройдя ее насквозь, очутиться где-то еще.

Те немногие мои собратья-любители блэк-метала, с которыми я впоследствии обсуждал этот рассказ, похоже, без труда вычислили реального человека, послужившего условным прототипом Томаса/Вурдалака. Что забавно, все виденные мной рецензии были положительными, а журнал Locus даже включил рассказ в свой список рекомендованного чтения за 2014 год. Я предпочитаю думать, что критики восприняли его как предупреждение.

«На одной глубине с тобой». Каждый раз, когда легендарный редактор Стивен Джонс приглашает меня в какой-нибудь из своих проектов, это повод для праздника. Но его предложение поучаствовать в финальном томе его трилогии инсмутских антологий стало для меня одним из ярчайших моментов последних лет.

Инсмутом, разумеется, назывался тот самый загнивающий портовый город, который послужил местом действия одного из самых прославленных рассказов Г. Ф. Лавкрафта. Я перечитывал «Морок над Инсмутом» несколько раз со времен колледжа, когда скупал вездесущие книжки издательства Del Ray, в которых была издана большая часть наследия Лавкрафта. Но при этом ни разу не задумывался, что случилось со всеми теми жителями Инсмута, которых арестовали во время рейдов в начале 1928 года. До тех пор, пока не взялся перечитывать рассказ с конкретной целью найти точку входа, опираясь на которую смогу создать что-то свое. И тогда этот вопрос выпрыгнул прямо на меня. Он казался слишком уж очевидным — и тем не менее я не сумел вспомнить ни одной предыдущей работы, которая потянула бы за эту ниточку. И уж по крайней мере таких работ не было в двух предыдущих инсмутских антологиях Стива — и для меня это уже было зеленым светом.

Меня заинтриговал не только сам вопрос и то, как на него ответить, оставаясь в рамках вселенной Лавкрафта. Мне также пришло в голову, что арест инсмутцев вполне может оказаться первым прецедентом принятой в США эпохи терроризма процедуры бессрочного задержания без надлежащего судопроизводства.

Зафиксированный учеными аномальный подводный звук реален; это еще одна из тех вещей, которые я хранил в загашнике годами, отчаянно желая поиграть с ними. Чрезвычайно соблазнительное совпадение: согласно вычислениям ученых, источник звука, получившего кодовое название Bloop, находился неподалеку от того места, где Лавкрафт разместил затонувший город Р’льех.

И еще одно совпадение: через несколько недель после того, как я закончил этот рассказ — и через пятнадцать лет после самого события, попрошу заметить, — Национальное управление исследования Мирового океана и атмосферы заключило, что Bloop похож на звуковые профили айсбергов, записанные в море Скоша. Им лучше знать, хотя мне очень хотелось бы выяснить, откуда в том августе в районе Полинезии взялось столько льда, что треск откалывавшихся от него айсбергов было слышно за три тысячи миль. Но жить в мире, где это остается тайной, гораздо интереснее.

Пока я заканчиваю составление этих примечаний, то же самое происходит и с контрактом на экранизацию этого рассказа в виде телесериала одной лондонской продюсерской компанией. Гип-гип ура.

«Еще один, последний год без лета». Кажется, на складе идей устроили тотальную распродажу. Та чрезмерно романтизированная мистика, окружающая происходившее на Женевском озере летом 1816 года? Ага, она тоже очень давно не отпускала мое воображение — еще одна бутылка, только и ждавшая, когда ее откупорят, сдув толстый слой подвальной пыли.

После того как я посетил последний в своей жизни выпускной вечер и вернул взятые напрокат мантию и шапочку, слова «летние каникулы» перестали иметь для меня какое-то значение, и этому времени года больше нечего мне предложить, кроме фильмов. Я терплю жару, но только для того, чтобы дожить до всего, что поджидает меня после ее завершения. Дайте мне осень и зиму, да побольше. Я люблю дождь. Я люблю грозы, и тучи, и гром. Я люблю снег и лед, огонь и шерсть.

Променять самые жестокие солнечные месяцы на добавку всего этого, да еще и с хорошей компанией, потрясающими видами и всеми необходимыми для писательства временем, пространством и вдохновляющей атмосферой, которые только можно пожелать?.. Да это просто рай какой-то.

Но на самом деле термометр тут ни при чем.

За странной притягательностью 1816 года всегда крылось нечто большее, чем желание оттянуть конец весны и приблизить начало осени так, чтобы они перетекали друг в друга. Сильнее всего мое воображение будоражила фоновая аномалия… подспудное ощущение, что в мире творится что-то исключительно странное, хоть ты и не знаешь, что именно, и все, конечно, может обернуться к лучшему, но может и не обернуться, поэтому лучше не принимать ни один день как данность и жить с намерением выжать из каждого все, что только можешь.

В нашей памяти лучше всего сохраняются и приобретают самое большое значение те времена, которые выламываются из шаблонов.

Если уж я не мог