Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт

В настоящее время Робин связывала этот знак зодиака с двумя людьми: своим почти разведенным мужем и с Дороти Оукден, вдовой, некогда работавшей в амбулатории вместе с Марго. Робин, вдоль и поперек изучившая гороскопные заметки Тэлбота, автоматически вспоминала имя Дороти при виде такого символа. Сейчас она достала телефон, нашла в интернете описание этого могильного камня и слегка успокоилась, обнаружив, что ей не померещилось: здесь нашел последнее пристанище некий Джеймс Вирго Данна.

Но какой интерес это представляло для Марго? Просмотрев генеалогические страницы всех Вирго и Даннов, Робин выяснила, что человек, чьи кости обращались в прах буквально в нескольких шагах, родился на Ямайке, где впоследствии владел сорока шестью рабами.

– Тогда тебя жалеть не стоит, – пробормотала Робин, возвращая телефон в карман, и зашагала вдоль границы участка к фасаду церкви, где увидела двустворчатую парадную дверь, дубовую, окованную железом.

Когда она поднималась по каменным ступеням, ей слышались звуки псалма. Она слышала тихое звучание церковного гимна. Ну конечно же: воскресное утро.

Секунду поколебавшись, Робин с крайней осторожностью приотворила дверь и заглянула внутрь. Ей открылось огромное мрачное пространство: холодные своды из серого камня, сотня футов зябкого воздуха между паствой и потолком. Несомненно, во времена Регентства, когда люди в огромных количествах стекались в город-курорт на воды, церковь такого гигантского размера казалась совершенно необходимой, но нынешняя паства даже и близко не могла ее заполнить. На Робин оглянулся священнослужитель в черном одеянии; она с виноватой улыбкой бесшумно закрыла дверь и вернулась на тротуар, где стояла большая современная стальная скульптура в виде неровной спирали, вероятно изображающая целительный источник, вокруг которого и возник город.

Неподалеку как раз открывался паб, а Робин хотелось кофе; она перешла через дорогу и толкнула дверь «Старой читальни».

Просторный зал, мрачноватый, как церковь, был отделан в коричнево-бежевых тонах. Взяв себе кофе, Робин села за угловой столик, подальше от посторонних глаз, и погрузилась в раздумья обо всем и ни о чем. Ее мимолетное впечатление о внутреннем виде церкви не сказало ей ничего. Марго была атеисткой, но храмы – из тех немногих мест, где можно спокойно посидеть и подумать о своем, не беспокоясь, что тебя потревожат. Что, если к церкви Всех Святых Марго потянула та же смутная, исконная потребность, которая однажды привела Робин на незнакомое кладбище и заставила сесть на деревянную скамью, чтобы обдумать ужасающее состояние их с Мэтью брака?

Робин поставила перед собой кофе, открыла большую сумку с ремнем через плечо и достала пачку ксерокопий тех страниц из тетради Тэлбота, где упоминался Сетчуэлл. Разглаживая складки, она мельком взглянула на двоих мужчин, усевшихся поблизости. Тот, который сидел к ней спиной, рослый, широкий в плечах брюнет с вьющимися волосами, вызвал у нее радостное волнение, но она тут же напомнила себе, что это никак не может быть Страйк – тот находился сейчас в Сент-Мозе.

Незнакомец как будто почувствовал на себе взгляд Робин и оглянулся. Она мельком увидела голубые, как у Морриса, глаза, безвольный подбородок и короткую шею, после чего опустила голову к гороскопным записям, чувствуя, что краснеет и что внезапно утратила способность воспринимать лежащие перед ней рисунки и символы.

Ее захлестнула волна стыда, совершенно непропорциональная перехвату чужого взгляда. Под ложечкой еще какое-то время теплились и угасали последние искры волнения, которое она ощутила, думая, что видит Страйка.

Да просто обозналась, сказала она себе. Абсолютно не о чем волноваться. Успокойся.

Но вместо того чтобы читать записки, она спрятала лицо в ладони. В этом незнакомом пабе, когда ее сопротивление было ослаблено усталостью, Робин поняла, что в последний год избегает раздумий о своих чувствах к Страйку. Это отстранение давалось ей без особого труда, поскольку все ее время было занято другим: она пыталась развязаться с Мэтью, осваивалась в новой квартире и старалась притереться к новому квартирному хозяину, противостояла родительским тревогам и уклонялась от осуждений, отбивалась от постоянных заигрываний Морриса, уворачивалась от настырности Илсы, надумавшей ее сосватать, и при этом работала вдвое больше обычного – где уж тут было углубляться в серьезные вопросы вроде ее чувств к Страйку.

Сейчас, в уголке этого тускло-коричневого паба, где ничто ее не отвлекало, Робин обнаружила, что возвращается мыслями к тем ночам своего медового месяца, которые она проводила у моря, шагая по мелкому белому песку после того, как Мэтью ложился спать, и устраивала себе допрос: не влюблена ли она в мужчину, который был тогда ее начальником, а не партнером. Прогуливаясь в темноте туда и обратно, она проложила по пляжу глубокую борозду и в конце концов решила, что ответ отрицательный, что ее отношение к нему состоит из дружбы, восхищения и благодарности за предоставленную возможность начать карьеру, которая грезилась ей в мечтах, но, казалось, была для нее закрыта. Нынешний деловой партнер ей нравился. Вот как-то так. И это все.

Разве что… она вспомнила ту радость, с которой увидела его в кафе «Ноутс» после недельного отсутствия, вспомнила, как теплеет от счастья всякий раз, когда на экране телефона высвечивается – вне зависимости от обстоятельств – имя Страйка.

Теперь почти испугавшись, она заставила себя припомнить, какое жуткое раздражение способен вызвать Страйк: брюзгливый, скупой на слова и неблагодарный, со сломанным носом и курчавыми, «лобковыми», по его собственному выражению, волосами, далеко не такой эффектный, как Мэтью или даже Моррис…

Но он был ее лучшим другом. Она так долго не позволяла признаться в этом даже самой себе, и в сердце болезненно кольнуло, вероятно, оттого, что сама она едва ли посмела бы когда-нибудь сказать это Страйку. Несложно было представить, как от такой обнаженности чувств тот неуклюже пятится, подобно испуганному бизону, и множит барьеры, которые воздвигал при малейшем партнерском сближении. Тем не менее она испытала своего рода облегчение, осознав болезненную истину: ей далеко не безразличен ее партнер. В важных делах она могла рассчитывать, что он поступит как должно, если для того есть веские основания. Она восхищалась его интеллектом и ценила его упорство, не говоря уже о самодисциплине, недоступной многим людям с целым и невредимым телом. Часто изумляясь почти полному отсутствию у него жалости к самому себе, она разделяла его стремление к справедливости, непоколебимую готовность урегулировать и решать непростые вопросы.

И было кое-что еще, нечто совершенно необычное. Ни разу Страйк не вызвал у нее физической неловкости. Они могли подолгу находиться вдвоем в офисе, как два равноправных сотрудника агентства; Робин отличалась высоким для женщины ростом, но он был намного выше, и никогда в его присутствии она не чувствовала себя так, как с другими мужчинами, которые, даже если не пытались вогнать ее в краску, просто любили покрасоваться и по-павлиньи распускали хвост. Мэтью так и не смог отрешиться от мысли, что Страйк и Робин все время находятся вместе, в тесном офисном пространстве, и не верил, что Страйк при этом не делает ей непристойных предложений, пусть даже ненавязчивых.