Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт

– Что ты сказала?

– Ты… хороший человек…

– Ну уж не знаю, – пробормотал Страйк.

Он держал ее ладонь в легком рукопожатии, опасаясь чересчур стиснуть. Старческая дуга роговицы вокруг зрачков ее бледных глаз делала голубой цвет еще более бледным. Ему вспоминались все те случаи, когда он мог бы приехать повидаться и не приехал. Все упущенные возможности лишний раз позвонить. Все годы, когда он забывал день ее рождения.

– …помогаешь другим.

Она внимательно посмотрела на него и, сделав невероятное усилие, прошептала:

– Я тобой горжусь.

Он хотел заговорить, но в горле словно какой-то комок вспух. Через несколько минут ее веки опустились.

– Я тебя люблю, Джоан.

Слова прозвучали так хрипло, что были почти не слышны, но ему почудилась ее улыбка, и Джоан погрузилась в сон, от которого больше не проснулась.

В тот вечер, когда Робин еще сидела в офисе, ей позвонил Страйк с вестью о кончине Джоан.

– Ты прости, но, думаю, мне придется задержаться в связи с похоронами, – сказал Страйк. – Хлопот масса, но Тед просто сломлен.

Он только что поделился с Тедом и Люси составленным Джоан планом ее похорон, отчего родные, сидя за столом, разрыдались. Тед поразился предусмотрительности жены, сделавшей все для его удобства и покоя, как было на протяжении пятидесяти лет их брака, а в особенности – известию о том, что она хочет найти последний приют в море и там дожидаться его. Люси оплакивала невозможность опустить тетю Джоан в могилу, которую можно посещать и обихаживать. Все свои дни Люси привыкла наполнять добровольными обязанностями: они придавали цель и форму ее жизни, которая, твердо решила она, никогда не будет похожа на беспорядочное существование их со Страйком биологической матери.

– Без проблем, – заверила его Робин. – Мы справляемся.

– Ты уверена?

– На сто процентов.

– В крематории завал из-за паводка, – продолжил Страйк. – Джоан записали только на третье марта.

Это был тот самый день, который Робин планировала провести в Лемингтон-Спа на вернисаже Пола Сетчуэлла. Но Страйку она этого не сказала, видя, что сейчас все его мысли сходятся исключительно к Джоан и к жизни в Корнуолле.

– Не переживай, – повторила она и добавила: – Я очень тебе сочувствую, Корморан.

– Спасибо, – сказал Страйк. – Я и забыл, каково это. Планировать похороны. Мне уже пришлось выступить судьей в одном споре.

После того как он изложил планы прощанья с Джоан, составленные ею самой, и Люси с Тедом осушили слезы, Тед предложил попросить всех, кто будет присутствовать на похоронах, не покупать цветы, а вместо этого сделать взнос в фонд Макмиллана.

– …Но Люси говорит, Джоан хотела бы цветов, и побольше, – продолжил свой рассказ Страйк, – чтобы было как у людей. Я предложил обозначить и ту и другую возможность. А Тед такой: дескать, многие поймут нас так, что обязаны платить дважды, а им это дорого, ну и ладно.

Они попрощались, и Робин некоторое время посидела за столом партнеров, размышляя о том, не стоит ли послать цветы на похороны тети Страйка от лица агентства. Она никогда не встречалась с Джоан: ее беспокоило, не покажутся ли их соболезнования неуместными или назойливыми. Ей вспомнилось, как прошлым летом она предложила Страйку, что заедет за ним в Сент-Моз, и как резко он ее окоротил, проведя, по обыкновению, жесткую границу между Робин и своей личной жизнью.

Позевывая, Робин выключила компьютер, сохранила законченный файл «Открыточница», внеся в него последние изменения, а затем поднялась со стула и пошла за своим пальто. Она остановилась у входной двери и в темном стекле увидела свое отражение с непроницаемым лицом. Затем, будто подчиняясь неслышной команде, ноги сами понесли ее назад, в приемную, где она вновь включила компьютер и, прежде чем успела засомневаться, заказала букет темно-розовых роз с доставкой третьего марта в церковь Святого Модеза и с карточкой: «С глубочайшими соболезнованиями и сочувствием от Робин, Сэма, Энди, Сола и Пат».

В конце месяца Робин трудилась без передышки. Она провела окончательное совещание с преследуемым синоптиком и его женой, рассказала им, кто такая Открыточница, назвала ее настоящее имя, сообщила адрес и получила оплату услуг агентства в полном объеме. Затем она попросила Пат завтра связаться со следующим клиентом, ожидавшим своей очереди, – это была товарный брокер, которая подозревала, что муж изменяет ей с нянькой их детей, – пригласила женщину в офис, записала ее данные и получила авансовый платеж.

Брокерша не скрывала разочарования оттого, что ее принимает не Страйк, а Робин. Это была тощая, бесцветная блондинка, чьи пережженные химией волосы текстурой походили на тонкую проволоку. Робин прониклась к ней сочувствием лишь в конце разговора, когда та завела речь о муже, который после банкротства своего бизнеса работал из дому, целыми днями оставаясь наедине с няней.

– Четырнадцать лет, – выговорила брокерша. – Четырнадцать лет, трое детей и теперь вот…

Она прикрыла глаза дрожащими руками, и, невзирая на внешнюю холодность этой женщины, Робин, которая была рядом с Мэтью со школьной скамьи, почувствовала неожиданный прилив сострадания.

После ухода новой клиентки Робин позвонила Моррису и дала ему задание в первый день понаблюдать за няней.

– Ладушки, – согласился он. – Слушай, я предлагаю называть новую клиентку БС.

– И как это понимать? – спросила Робин.

– Богатенькая сучка, – ухмыльнулся Моррис. – У нее бабла до фига. Согласна?

– Нет. – Робин даже не улыбнулась.

– Ух ты! – Моррис приподнял брови. – Феминистская бдительность?

– Вроде того.

– Хорошо, тогда как насчет…

– Мы обозначим ее как Миссис Смит – по названию улицы, на которой они живут, – холодно ответила Робин.

Несколько следующих дней Робин, когда наступал ее черед, сама вела слежку за няней, фигуристой брюнеткой с блестящими волосами, которая немного напоминала Робин бывшую подружку Страйка Лорелею. Создавалось впечатление, что дети товарной брокерши обожают няню так же, как и – к опасению Робин – их отец. Не выдавая свою страсть касаниями, он проявлял все признаки пылкого влюбленного: подхватывал ее бессловесные реплики, преувеличенно громко смеялся ее шуткам и чересчур торопливо бросался открывать ей дверь или ворота.

Через пару ночных дежурств Робин на несколько секунд задремала за рулем, когда ехала к дому Элинор Дин в Стоук-Ньюингтоне. Проснувшись как от толчка, она тут же включила радио и открыла окно, чтобы в лицо ей бил холодный, с запахом сажи ночной воздух, но этот эпизод ее испугал. Спустя еще несколько дней она для бодрости увеличила потребление кофеина. От этого она сделалась немного дерганой и поймала себя на том, что ей трудно заснуть даже в тех редких случаях, когда выпадает такая возможность.