Божьи воины - Анджей Сапковский

— Я имею в виду будущее. — Она приложила руку ко лбу. — Деловесьма сомнительное в наши времена. Меня интересует, думаете ли вы о будущем.Думаешь ли о будущем ты. Нет, нет, детали меня не интересуют. Только сам факт.

— Я думаю о будущем, почтенная мать.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Радужки у нее были серо-голубые,светлые. Черты ее лица ему кого-то напоминали, кого-то неотступно приводили напамять. Однако он не мог вспомнить кого.

— Ты говоришь, что думаешь. — Она наклонила голову. — И чтоже, интересно, в твоих мыслях перевешивает? Чего в них больше? Ютты и того, чтодля нее хорошо? Или, может, войны? Борьбы за справедливое дело? Стремленияизменить мир? А если, предположим, дело дойдет до конфликта, если идеалыстолкнутся... что ты выберешь? А от чего откажешься?

Он молчал.

— Повсеместно известно, — продолжила она, — что, когда речьзаходит о благе чего-то великого и важного, единицы в счет не идут. Единицамижертвуют. Ютта — единица. Что будет с нею? Ты бросишь ее как камень набруствер?

— Не знаю... — Он с трудом сглотнул. — Не могу и не хочуприкидываться перед тобой, почтенная мать. Я действительно не знаю.

Она долго смотрела ему в глаза. Наконец сказала:

— Знаю, что не знаешь. Я не ждала ответа. Просто хотела,чтобы ты немного об этом подумал.

Вскоре после Петра и Павла, когда все поля уже голубели отвасильков, наступило неприятное длительное ненастье. Места, в которых Рейневани Ютта привыкли предаваться любовным утехам, превратились в грязные болота.Настоятельница какое-то время посматривала, как влюбленные кружат под аркадамимонастырского сада, как смотрят друг другу в глаза, чтобы наконец расстаться иразойтись. Однажды вечером, совершив в аббатстве некоторые реорганизации поразмещению монахинь, она вызвала их к себе. И провела в келью, выскобленную,вымытую и украшенную цветами.

— Здесь вы будете жить, — сухо известила она. — И спать.Оба. С этого часа. С этой ночи.

— Благодарим тебя, мать.

— Не благодарите, И не теряйте времени. Horaruit,redimitetempus. [286]

Пришло лето. Жаркое лето 1428 года.

Неутомимый садовник неутомимо приносил все новые и новыесплетни. Капитуляция Яна Колды и потеря слёнзенского плацдарма, рассказывал он,растаптывая вытащенных из гнезд голеньких мышат, взбесили гуситов. В серединеиюля, в четверг после святой Маргариты, сироты в порядке реванша быстройвылазкой напали и захватили Еленью Гуру, спалив город дотла.

Хоть это отняло у него немного больше времени, садовникпринес также слухи из Чехии, вести, которых Рейневан и Самсон ожидали снетерпением. Гейтман Нового Пражского Града, Велек Кудельник из Бжезницы,рассказывал садовник, сдирая дерьмо с вил, около святого Урбана ударил настрану баварцев. Гуситы сожгли Мосбах, резиденцию пфальцграфа Оттона, по долинереки Нааб дошли аж до Регенсбурга. Полностью разграбили и совершенно разрушилицистерцианское аббатство в Вальдербахе. С телегами, полными награбленногодобра, вернулись в Чехию, оставив за собой пепелища.

Примерно в то же время, рассказывал садовник, ковыряя в носуи внимательно рассматривая извлеченное содержимое, Табор, чтобы выбить дурь изголовы князя Альбрехта, вошел с диким рейдом в Ракусы. Сжигая, опустошая, грабяи не встречая сопротивления, табориты дошли до самого Дуная. И хоть лишьнебольшой кусок отделял их от Вены, огромную реку форсировать они не смогли. Итолько демонстрации ради немного погрохотали с левого берега. Погрохотали иушли.

— Наверно, — бросил Самсону Рейневан, — и наш Шарлей тамбыл. И демонстрировал.

— Наверняка, — зевнул гигант, почесывая когтями шрам наголове. — Не думаю, чтобы в Константинополь он отправился без нас.

Накануне святого Иакова настоятельница снова вызвалаРейневана к себе.

На сей раз она читала «Книгу Божеского утешения» мэтраЭкхарта, красивое и богатое издание.

— Ты давно не был в церкви, — заметила она, поглядываяповерх очков. — Забежал бы как-нибудь, перед алтарем постоял на коленях.Подумал о том о сём. Обдумал то да сё... Ах, правда, — подняла она голову, недождавшись ответа. — У тебя нет времени. Вы заняты, ты и Ютта, страшно заняты.Ну что ж, понимаю вас и не осуждаю. Не всегда я была монашкой. В юности, стыднопризнаться, мне тоже случалось активно воздавать почести Приапу и Астарте. И нераз мне казалось, что, будучи в объятиях мужчины, я оказываюсь ближе к Богу,чем в храме. Я заблуждалась. Однако это не мешает мне понимать тех, которымнадо еще подождать, чтобы понять свою ошибку.

— Мы предоставили тебе здесь, — продолжила она, немногопомолчав, — убежище и заботу. То, что нами руководствовало не толькомилосердие, ты уже наверняка понял. Наша симпатия также не полностью быларезультатом склонности и расположения, которые испытывает к тебе очень милаянам Ютта де Апольда. Были и другие причины. О которых пора поговорить.

Твой внимательный взгляд уже наверняка обнаружил, что нашмонастырь несколько отличается от других. И он, следует тебе знать, отнюдь неединственный. Не только вы, утраквисты, видите необходимость реформы Церкви, нетолько вы к ней стремитесь. И хоть порой вам кажется, что вы очень радикальны всвоих стремлениях, это не так. Есть такие, которые желают более значительныхизменении. Идут гораздо дальше.

— Думаю, — продолжала она, — тебе известны тезы братьев изордена Франциска, кои черпали из кладезя великой и таинственной мудрости, тойсамой, кою познал воодушевленный своею мыслью и волей Иоахим Флорский? Напомню:мир наш разделен на три Века и на три Завета. Век и Завет Отца, протянувшийсяот Адама до Христа, был заветом и законом суровой справедливости и преоборения.Второй, Век и Завет Сына, начавшийся от Спасителя, был законом любви имудрости. Третий Век наступил, когда великий Святой из Ассизы начал свое дело,и это есть век Духа Святого. Заветом которого является закон любви имилосердия. И царствовать будет Дух Святой до конца времен.

Сила Духа Святого, говорит вдохновенный мэтр Экхарт, —настоятельница положила руку на раскрытую книгу, — по-настоящему вознесет то,что наиболее чисто, наиболее тонко, наиболее возвышенно, воздымает искру души ивозносит ее к самым вершинам в воспламенении и любви. Точно так, как этопроисходит с деревом: сила солнца берет то, что в корне его самое чистое исамое деликатное, и возносит до самых ветвей, на коих оно становится цветком.Точно таким же образом искра души возносится к свету, оторванная от своегопервоначала. И достигает полного единения с Богом.