Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка - Джеймс Хэдли Чейз

застилал глаза. Оглушительно ревел мотор. Дождь усиливался, хлестал в люк все чаще и чаще. Палуба внизу гладко блестела от влаги.

Поднималась четвертая и последняя сеть. Он и без часов знал, что они успевают. Час на обратный путь, а потом — не теряй ни минуты. К шести утра он уже полетит на юг через Нант в Лимож… Бернерс вспомнил о подсвечнике тринадцатого века, который видел в каталоге… Прекрасно… Так много прекрасных вещей он хотел бы иметь… будет иметь… Может быть, он вообще не вернется в Англию… Ну, разве, чтобы продать дом. Не то, что Рейкс. Англия — это по нему. Реки, вся эта рыбалка и толпы чиновников, которые все больше и больше садятся на шею. Он посмотрел вниз на Рейкса сквозь поднимавшуюся сеть. Всю операцию тот простоял вот так, рядом с капитаном, который наполовину засунул руки в карманы кителя, ни дождь, ни ветер ему не страшны; Рейкс, поднимавший руку всякий раз, когда можно было тянуть сеть наверх… и все сработало, как часы, с той же точностью, с какой работали их мысли, его и Рейкса… ведь так легко управлять людьми, обводить их вокруг пальца и грабить. Они ничего не подозревают до самого конца, а потом проклинают себя или удивляются, как их угораздило попасться на удочку.

Сеть поравнялась с люком, стрела повернулась внутрь. Когда сеть втащили, напарник Бернерса выдохнул:

— Слава богу. Тяжелая работа не по мне. Отцепляйте сеть и надевайте на крюк ремни, мы спустим трос за ним на палубу. Мистер Он, да? Ни имен, ни прозвищ…

Бернерс отвернулся, склонился над сетью освободить крюк. В это время напарник отстегнул ремни Бернерса. Тот услышал щелчок и поднял голову. Напарник держал пистолет в футе от его глаз.

— Прости, друг, но приказ есть приказ.

Бернерс не успел даже двинуться с места, он лишь понял, что это конец… что мечты о владении прекрасными вещами должны разбиться о палубу у ног Рейкса.

Человек нажал спуск, пуля попала Бернерсу прямо в висок. Выстрелом его отбросило назад, он наполовину выпал из вертолета. Человек поднял ногу, вытолкнул тело из люка и, держась за борт, посмотрел, как оно падает вниз. Бернерс летел, раскинув руки и ноги. Он ударился о бухту якорной цепи, сломал о нее позвоночник и повис на ней. Обезображенное лицо повернулось к кучке матросов, что стояли метрах в четырех, ремень его сбруи покачивался на ветру, едва задевая палубу. Вертолет, наполнив ночь ревом, быстро взмыл вверх и полетел на юг.

Холод исчез, самообладание осталось. Рейкс в один миг оценил происходящее. Сначала он просто пожалел себя, потом удивился, а потом вообще перестал что-либо чувствовать. Его положение изменилось, и он мгновенно сориентировался, сообразил, что делать, увидев обезображенное лицо, тело, похожее на сломанную куклу, ремни, вяло качавшиеся в воздухе. Еще никто не успел двинуться с места или хотя бы вскрикнуть от ужаса, а он уже выхватил пистолет и помчался прочь.

Он пробежал мимо кают-команды, резко повернул направо в маленький коридор, на ходу сорвав с себя пальто. Сбегая по лестнице на вторую палубу, он перебросил пальто и шляпу через перила, они упали на самое дно клетки. Человек, бегущий в пальто и шляпе, был бы подозрителен. Он сорвал с лица шарф, положил его в карман вместе с пистолетом и, выскочив на вторую палубу, сразу перешел на шаг.

Теперь он уже пассажир. Пассажир, который поздно ложится спать. Он успокоился и по средней лестнице, не торопясь, спустился на четвертую палубу. Он даже не спрашивал себя, куда идет. Ему надо скрыться на какое-то время, получить пристанище, а это мог дать ему только один человек. Он прошел по коридору вдоль борта, повернул налево и оказался в маленьком тупичке у дверей каюты Белль.

Только сейчас, когда он прошел весь длинный коридор, повернул в этот закуток всего с двумя каютами — 4002-й и 4004-й, — его беспокойство немного улеглось. В эти мгновения, когда за дверью ждет Белль, а времени — второй час ночи, Рейкс может собраться, отбросить животное желание бежать, бежать сломя голову, может заставить себя идти неспешным прогулочным шагом. Он прислонился к стене, провел рукой по лицу и с изумлением обнаружил на лбу крупные капли пота. Что же делать? Бернерса застрелили и сбросили с вертолета. Он сам слышал выстрел сквозь шум винтов, своими глазами видел разбитое пулей лицо Бернерса. Их предали — произошло единственное, чего они не учли в своих планах. «Мы с Бернерсом…» — горько подумал он. Единственное, о чем они никогда не задумывались. Их обвели вокруг пальца так ловко, как они сами раньше обманывали других. Там, на палубе, он испугался и побежал. Он сумел преодолеть страх, хотя бежал сюда, к единственной возможности спастись, отчаянно и бессознательно. Теперь, когда первый испуг исчез, он спрашивал себя, имеет ли право пройти несколько шагов, открыть дверь и предать Белль. Он сделал ее сообщницей, и она ни разу не подвела его. Есть ли у него право снова воспользоваться ею? Он не должен задавать себе этот вопрос, потому что заранее знает ответ. Она любит его и ни в чем ему не откажет. Но сегодня на палубе он впервые познал свою настоящую душу, увидел, как относятся к нему люди, и ему стало казаться, что, несмотря на всю силу воли и самоуверенность, его время, видимо, уже истекало, конец был рядом. И причина этого в его теперешнем состоянии казалась очень простой: не только люди, но и боги отвернулись от него. Людям трудно было поколебать его высокомерие, но вот бороться с богами, когда они решили оскорбить его и унизить — сначала с той маленькой точкой, а теперь с неожиданным предательством Манделя, — дело другое. Они позволяли ему вплотную приближаться к своим желаниям, а потом отбрасывали назад. Сейчас они снова осаждали его, требуя, видимо, какого-то настоящего раскаяния, какой-то искренней жертвы — полной и всеобъемлющей. У него еще остались ум, сила и хитрость, их хватит, чтобы вырваться из этой рожденной морем ловушки, но они не смогут отвести от него меч отвернувшихся богов. Итак, на пороге каюты Белль он понял… нет, в нем закричал инстинкт предков, их суеверий, что он должен принести богам жертву, если хочет их покровительства. И такую жертву, от которой нельзя отвернуться, которую нельзя сбросить со счетов. Ее надо принести, один раз и во веки веков. И понемногу, будто кто-то незримый диктовал ему свои условия, зрела мысль, Рейкс начинал понимать, что это за жертва. Женщина в каюте носит