Каменная ночь - Кэтрин Мерридейл

Сегодня люди утверждают, что всегда помнили своих мертвых, даже в 1970-е, несмотря на давление сверху и попытки отвлечь их внимание. В любом случае трудно сказать, так ли это на самом деле. Некоторые, несмотря ни на что, продолжали задавать вопросы. Однако для остальных их воспоминания оказались расплывчатыми, трудноуловимыми, ненадежными: в силу того что в обществе данная тема обсуждалась так мало, эти воспоминания было легко растерять. Уцелевшие материальные символы этой памяти, предназначенные для того, чтобы быть переданными следующим поколениям, оставались фрагментарными, двусмысленными, подчас даже искореженными – как, например, фотографии, которые люди хранили в своих семейных альбомах и часть которых была обезображена и обезличена – в буквальном смысле, при помощи черной полосы на глазах у человека – чтобы предотвратить возможные меры со стороны органов в случае обыска. Некоторые, как Юдифь Борисовна, продолжали цепляться за официальные документы – извещение о смерти или ответ на официальный запрос о судьбе репрессированного. На этих бумагах были официальные печати, как если бы с прошлым было покончено. Для тех, кто дожил до наступления другого времени и выяснил, что информация, содержавшаяся в этих справках, была сфабрикована, это открытие стало шоком. У многих родственников погибших не было вообще никаких свидетельств. Жизнь и память проживали и справлялись с ними на разных уровнях; у людей появлялись более свежие рассказы о горе, счастье и достижениях. Разговоры и открытия 1980-х годов породили новые истории о прошлом, а не просто воскресили старые.

Помимо прочего, в Левашово также очевидны попытки централизованного, коллективного переписывания прошлого, стремление заявить свои права на мертвых и наделить их социальной, общественной ролью. Существует несколько вариантов того, как это делается. Прежде всего можно произвести акт покаяния государства, поставить неуклюжий памятник из черного камня напротив входа в лес. Это уродливый монстр, похожий на робота или огромные тиски, в которые зажата добыча: полуобнаженная человеческая фигура пассивно свешивается из его чрева через наковальню. Фигура эта мужская и своей мускулистостью напоминает героев памятников социалистического реализма, с той лишь разницей, что обращена она лицом к земле и не подает признаков жизни. Сообщества выживших узников ГУЛАГа от этого памятника не в восторге. Большинство из них сегодня предпочитают новую версию памятного знака – большой православный крест, установленный в лесу на груде камней, первый из целой серии крестов, украшенный ксерокопией иконы Богоматери с младенцем. Церковь прикладывает множество усилий для того, чтобы вернуть души россиян, в том числе коммунистов, в лоно православия. На любой церемонии, проходящей в Левашово, обязательно присутствует священник. Если и этот мемориал вам не по душе, в вашем распоряжении есть музей, в котором обитает хорошо откормленная рыжая кошка. Музей представляет собой избушку из двух комнат со старой печкой, и если найдется кто-нибудь, чтобы отпереть дверь и впустить вас внутрь, вы сможете погреться возле печки, изучая избранные документы, статистику, фотографии и планы местности.

В конце концов, вы бредете обратно в лес. Одна из надписей сообщает: “Мы искали тебя 52 года и будем помнить вечно”. Как известно, мемориалы придают памяти определенные очертания, но в процессе, именно в силу своей избирательности, они способы эту память и заморозить. В истории России был период – с 1986 года, начала политики гласности, и до начала 1990-х годов, когда повторное открытие прошлого было активным процессом, вызывавшим живые эмоции: ярость, чувство вины, горе, иногда раскаяние. Сегодня мы имеем дело с мемориалами. Их значение и смысл – служат ли они свидетельством чьей-то правды (триумфом для уцелевших), большей открытости, разобщенности общества, набожности, желания сохранить память или ее противоположность – зависят от того, кто вы.

Конечно, до начала публичной кампании бесхозные, неопознанные кости в советской земле были делом совершенно обыденным. Перезахоронения этих останков шли уже не одно десятилетие. В большинстве случаев эти церемонии воспринимались как часть гражданского воспитания. Группы мальчишек-подростков, называвших себя поисково-разведывательными отрядами, при поддержке воспитателей занималась поисками и захоронениями останков советских солдат, которые десятками тысяч гнили в лесах. Один из руководителей такой группы рассказал американскому туристу, что “для молодых людей очень важно понимать, что эти кости когда-то были людьми. Только когда мы отдадим полную дань уважения мертвым, мы начнем уважать живых людей”[939]. Его слова – классический образчик советского самообольщения, попытки выдать желаемое за действительное. В конце концов, параллельно с поисковиками существовала другая команда, как говорят, действовавшая в тайне, захоранивавшая – и скрывавшая – трупы совсем другого рода, среди которых были жертвы стихийных бедствий вроде армянского землетрясения 1988 года[940]. Важно было непременно избавиться от улик и материальных свидетельств и ни в коем случае не подсчитывать потери.

Даже спустя десятилетия после окончания войны и смерти Сталина к найденным детьми обрывкам солдатских гимнастерок и костям относились с известным равнодушием, как к чему-то обыденному. Один из тех, кто посетил лагерь бывшего ГУЛАГа, рассказывал, что на Колыме повсюду так много костей, что “летом дети ходят по голубику с человеческими черепами”[941]. В других частях страны местные жители “всегда” знали, что тот или иной участок находился в “их” юрисдикции, то есть принадлежал органам. Подобного рода репутация может прилипнуть к любому пейзажу: к насыпям с клоками травы, огороженным уголкам поросшей кустарником местности или болотам, к высаженному по линейке ельнику. Даже в годы застоя бывали случаи, когда мертвые навязывали себя живым. Коммунистическая партия была не властна над погодой. В 1979 году в результате весеннего паводка на сибирской реке Оби в подмытом берегу реки обнаружились захоронения с телами погибших в ныне заброшенной тюрьме НКВД[942]. Вместо того, чтобы похоронить останки более чем четырех тысяч расстрелянных в Колпашевском яре, по приказу КГБ и лично тогдашнего Первого секретаря обкома партии Егора Лигачева их уничтожили. В течение нескольких дней буровая установка на берегу вскрывала новые захоронения, а обнаружившиеся кости перемалывались винтами двигателей теплоходов. Добровольцы из числа дружинников и местных жителей привязывали к уплывшим трупам железные ломы и топили их в Оби.