Каменная ночь - Кэтрин Мерридейл

Между разными ветеранами вспыхнула вражда. По-прежнему преданные сталинизму участники войны, которые чудом выжили в кровавой бойне, длившейся четыре года, и бывшие узники ГУЛАГа, которые в те же годы голодали, замерзали и работали на измор в лагерях, – все внезапно стали сравнивать меру пережитого страдания. Для второго и третьего поколений, для тех самых людей, которые в прямом и переносном смысле раскопали правду, вскоре стали невыносимы и сами истории, и полемика вокруг них. Свидетельства очевидцев, повествующих о голоде, войне, смертоубийстве, из уст ваших собственных бабушек и дедушек, рассказанные о вашей деревне, слишком изобличительны, изобилуют повторами и крайне однообразны в своей просительной, умоляющей интонации. Невозможно наслаждаться собственной жизнью, застряв в густой тени прошлого. После нашей беседы молодой историк со вздохом сказал: “О, эти старики, вечно им что-нибудь нужно. И я так устал от одних и тех же старых историй”.

Уцелевшие жертвы сталинских репрессий сегодня обрели вещественные доказательства преступлений и землю с мест массовых захоронений. Немногие из них могут надеяться найти ту самую могилу, к которой они могли бы прикоснуться и из которой могли бы перезахоронить останки некогда любимых ими мужчины или женщины. Однако многие сегодня могут приехать в населенный призраками лес или встать рядом с гранитными надгробиями в уверенности, что наконец после долгих лет официального молчания они узнали всю правду. Они говорят, что теперь и сами могут спокойно умереть. Многие клянутся, что на просеке слышали слова благословения, как будто теперь их поняли и простили. Невозможно измерить ценность этой новообретенной свободы.

Однако за пределами круга выживших и родственников полемика вокруг костей и фактов продолжается. Возможно, мертвые и посылают благословение своим потомкам, но вслух ничего не говорят. Работа по интерпретации прошлого ложится на плечи живых, на плечи новых поколений. Побуждения, двигавшие этими активистами, были далеко не так просты, а те выводы, которые они сделали из своих открытий, противоречат друг другу. Процесс, который остается священным обрядом посвящения для тех, кто пережил личную утрату, является частью продолжающейся политической борьбы для их союзников. Одним скелетам, выражаясь фигурально, вручили знамя национального освобождения, другие в эпоху, когда православие внезапно снова стало модным, превратились в мучеников той веры, в которой мало кто из них признался бы при жизни. Мильчаков был прав: кости никуда не исчезли, они существуют. Но для тех, кто считает их историческими фактами, вопрос права собственности, обладания этими костями остается нерешенным.

В середине 1980-х годов, когда поиск следов прошлого только начинался, в стране царила совершенно другая атмосфера. В то время авторитарное государство было противником, враждебной стороной, а активисты были полны оптимизма, энергии и, казалось, были едины. Три поколения работали бок о бок: политические радикалы, бывшие диссиденты, старшее поколение уцелевших жертв сталинских репрессий. Гласность служила контекстом их деятельности, однако популярная коалиция была гораздо более амбициозна, чем позволял принятый в стране официальный политический курс. В конце концов центром сосредоточения их усилий стала одна-единственная организация. “Мемориал” – а именно так называлась одна из первоначальных ассоциаций – начинался со столичных встреч интеллектуалов, которые были слишком молоды, чтобы помнить Большой террор. Но вскоре деятельность организации расширилась, и к “Мемориалу” примкнули дружественные и идеологически близкие группы со всей территории Советского Союза. К началу лета 1988 года, то есть спустя всего полгода после основания, организации удалось собрать сорок восемь тысяч подписей в поддержку своих инициатив[947].

Активисты определили несколько насущных целей и задач. В августе 1987 года члены “Мемориала” планировали посвятить себя “сохранению памяти о жертвах репрессий”[948]. Для этого организация намеревалась проводить кампании в поддержку создания общественных мемориалов и памятников (самый заметный из которых должен был появиться напротив штаб-квартиры НКВД-КГБ на Лубянской площади в Москве), а также создать сеть исследовательских центров, призванных собрать как можно больше информации о репрессиях. Деятели “Мемориала” планировали проводить резонансные общественные кампании, собирать петиции, писать открытые письма, обнародовать имена, публиковать мемуары и инициировать как можно более широкую дискуссию вокруг этой темы.

Осенью и зимой 1987 года многие из ведущих активистов “Мемориала” подверглись преследованию со стороны властей, а некоторые даже были арестованы[949]. Их радикализм ставил неудобные для руководства страны вопросы, ведь оно пока не согласилось открыть свое прошлое для тщательного изучения. На этом этапе гласность была лишь одной из нескольких возможных стратегий экономического и социального обновления. Подобно хрущевской политике десталинизации, гласность способствовала определенной форме публичного раскаяния, хотя в ограниченном масштабе. Первоначально не было никаких планов проведения ничем не ограниченной политики признания правды ивозмещения причиненного ущерба.

Горбачев намеревался при помощи всех этих дискуссий и разговоров добиться принятия идеи о том, что плюрализм и инновации могут вписываться в рамки структуры однопартийного управления и контролироваться ею. В связи с этим в 1980-е годы ЦК провел реабилитацию собственных бывших членов. Одним из первых вернулся из небытия Николай Бухарин, большевистский теоретик социалистического рынка, расстрелянный в 1938 году[950]. В 1988-м – посмертно – стал знаменитостью, его лицо украсило собою обложки лучших журналов страны. За Бухариным вскоре последовали и другие: Чаянов, Рютин, Рыков, Томский и наконец – полное безобразие! – ренегат Троцкий собственной персоной[951]. На какое-то время официальная политика состояла в своего рода “кремленологии наоборот”, отлично срежиссированном возвращении в пантеон бывших отщепенцев. Под бдительным присмотром Института марксизма-ленинизма были вновь открыты избранные личные дела, их подробности выборочно предавались широкой огласке.

Но власти не смогли предвидеть, что развернется более широкая полемика о политической системе, допустившей репрессии, и представить себе не могли ее конечный масштаб и абсурдность. В кои-то веки советская история вышла из-под контроля. Свою лепту в этот процесс внес “Мемориал”, однако основная тяжесть легла на плечи не организаций, а конкретных людей: режиссеров, писателей, журналистов, поэтов и в редких случаях даже историков-любителей[952]. Но через несколько лет от прежних святынь не осталось камня на камне. Даже фигура Ленина больше не была неуязвима для критики[953].