Миланский вокзал - Якопо Де Микелис

Некоторое время спустя на рынке я услышала, как женщины упоминали о жрице Мами Вата, которая недавно поселилась с несколькими последовательницами в заброшенной рыбацкой хижине на берегу реки, протекавшей недалеко от деревни. Мами Вата была богиней воду, о которой я мало что знала, поскольку ее культ не был широко распространен в наших краях. Среди тех пересудов, которые я слышала о ней, были те, что распространялись проповедниками-пятидесятниками, согласно которым она была воплощением дьявола-искусителя, сбивавшего мужчин с пути истинного и побуждавшего женщин к развратному и аморальному поведению. Согласно одной из историй, которую они рассказывали, Мами Вата выходила из воды и показывалась мужчинам, которые ей нравились, в облике вызывающей возбуждение русалки, затем соблазняла их и утаскивала тех, кто больше всего нравился ей во время совокупления, в свое подводное царство, откуда они никогда не возвращались.

Я спросила у своего отца его мнение, и он предупредил меня: Мами Вата была божеством светлокожим, заимствованным, чужим – как и белые люди, она пришла из других земель, а значит, и доверять ей опасно. Она была могущественным божеством, но также непостоянным и жестоким. Ее гнев мог оказаться разрушительным.

Однако мне было любопытно – как и всегда, когда речь шла о воду, – поэтому однажды вечером я отправилась к реке и, спрятавшись в кустах, наблюдала за церемонией. Я была околдована нежной чувственностью ее музыки и танцев, и на обратном пути мое сердце наполнилось томной и всепоглощающей безмятежностью.

На следующее утро я почувствовала себя странно. У меня появилось чувство отрешенности от всего окружающего, а мое тело сковало непонятное недомогание. Ночи стали беспокойными из-за причудливых снов, в которых постоянно фигурировала вода.

Через несколько дней я отправилась к реке, повинуясь какому-то неконтролируемому желанию. Не удержавшись, сорвала с себя одежду и прыгнула в воду. Это купание было настоящей панацеей. Вернувшись на берег, рядом со своей одеждой я обнаружила улыбающуюся женщину, одетую в белое. Ее звали Олайтан, и она была жрицей Мами Вата. Я рассказала ей, как тайно присутствовала на одной из ее церемоний и как с тех пор стала сама не своя. Она объяснила, что мои недомогания были знаком призыва богини. Должно быть, она заметила меня в ту ночь среди деревьев. Я ей приглянулась, и она захотела, чтобы я вступила в ряды ее последователей.

Олайтан долго рассказывала мне о Мами Вата, как она доверительно называла ее, о том, какая она красивая и чувственная, о ее любви к чистоте и непорочности, о ее доброте и приветливости. Большинство обращались к ней за деньгами или успехом, чтобы излечиться от болезни или зачать ребенка. Но саму Олайтан больше, чем материальные дары, которыми могла одарить богиня, интересовали духовные: мудрость, сознательность, спокойствие духа. И, в частности, то, что Мами Вата смогла привить женщинам необходимую решимость стать самостоятельными и проложить себе путь в мире, где доминируют мужчины, используя интеллект и силу обольщения. Именно это, по ее словам, пугало многих, заставляя распространять ложные сведения о ней. Конечно, Мами Вата любила роскошь, она была легкомысленной и кокетливой, взбалмошной и порой капризной, но какая женщина, осознающая собственное очарование, хотя бы немного не является таковой? Тем не менее она была ревнива, требовательна и мстительна. В обмен на свою благосклонность Мами Вата требовала абсолютной преданности. И если она умела быть щедрой и заботливой по отношению к тем, кто оказывал ей честь, то ее гнев без пощады падал на нарушивших заключенные с ней договоры.

Я начала регулярно ходить к реке, участвовать в ритуалах и праздниках. В мгновение ока все мои симптомы исчезли, и я снова почувствовала себя хорошо. Через несколько месяцев я была посвящена в культ и под руководством Олайтан начала путь, который привел меня к тому, что я сама стала жрицей. С тех пор как Мами Вата вселилась в меня во время церемонии посвящения, я чувствовала в своем теле покалывание новой, неведомой силы. Я держала это в секрете, потому что церемонии на закате на берегу реки становились все более многолюдными, а тот факт, что многие люди в этом районе – особенно женщины – стали пренебрегать христианской церковью и местными святынями воду, вызывал всеобщее недовольство. Пасторы-пятидесятники, в частности, каждое воскресенье выступали с кафедры с подстрекательскими проповедями против Олайтан.

Все изменилось для меня в тот день, когда в деревне снова появился Джимо. Он был на пять лет меня старше, и его семья жила недалеко от нашего дома. Жизнь в деревне всегда была для него слишком скучной, поэтому несколько лет назад Джимо уехал искать свою судьбу. Время от времени мы получали от него весточки из Бенин-Сити, где он, видимо, занялся бизнесом и заработал много денег. Что это был за бизнес, так и осталось неясным.

Столь же неясными были и причины его возвращения. Он говорил всем, что решил взять отпуск, но потом не уставал повторять, как сильно скучает по городской жизни.

У Джимо имелось немало недостатков, но он был необычайно красив, и я всегда была влюблена в него. До его отъезда я была еще ребенком, и он даже не замечал меня. Но теперь, когда мне исполнилось семнадцать, он отвечал на мои восхищенные взгляды.

Однажды отец застал нас за разговором у колодца и пришел в ярость. Дома он отругал меня, сказав, что Джимо нехороший человек – все это знают – и занимается неизвестно чем. Ходили слухи, что в Бенин-Сити его разыскивает полиция, поэтому он вернулся. Отец запретил мне продолжать с ним встречаться.

Я, конечно, не послушалась его. Я слишком сильно хотела Джимо. Я постоянно думала о нем, а по ночам до изнеможения ласкала себя, фантазируя о нас двоих вместе. Даже воду отошли на второй план. Я перестала ходить к реке, молиться и делать подношения на алтарь Мами Вата, и даже не была уверена, хочу ли я еще стать жрицей. И вот наконец случилось… В первый раз мы сделали это в лесу, под звездами. Он взял меня стремительно, превратив в женщину. Следующие несколько недель я прожила как во сне. Бо́льшую часть времени мы проводили в его постели, обнаженные и переплетенные. Джимо говорил, что любит меня